НАЦИИ И ГОСУДАРСТВА

 

НАЦИИ И ГОСУДАРСТВА

Кто не был до 30 лет либералом – у того нет сердца;

а кто после 30 не стал консерватором –у того нет ума.

У. Черчилль

    Вопросы «привычной» нашей жизни, связанные с национальностью, происхождением и родственными связями человека, как бы он ни пытался быть к этому безразличным, сидят в самых глубинах его существа. Пытаться их игнорировать – лицемерно. Стараться делать вид, что их не существует – глупое упрощенчество.
    Как подметил один грамотный крестьянин в рассказе Шукшина, — если сделать вид, что проблемы нету, она от этого не перестанет существовать. Разговаривая с немцем, русский подсознательно отмечает: "это ж немец". Немец, естественно, ощущает в иностранном собеседнике – «не-немца». Разговор строится с соответственным «политесом». Иногда это мешает общению, иногда наоборот, стимулирует его, — когда собеседники стараются убедить себя или другого, что между ними нет неприязни или она успешно ими преодолевается. И от этого не уйти, с этим надо считаться. И так и происходит — всегда считаются, несмотря на неистовые обиходные утверждения, что «все люди братья» и "нет проблем воще".
    На уровне народов не бывает никакой дружбы или союзов — это возможно лишь на уровне представителей или руководства, — но никак не на уровне всего народа или племени; между народами идет постоянная борьба за территорию и ресурсы, и это подтверждается всей историей человечества. Это только у коммунистов, профанировавших понятия об устройстве общества, были иллюзии насчет "дружбы народов". В государстве, пришедшем на смену этой недолгой и неустоявшейся конструкции, строки гимна изменены с "дружбы народов" на "братских народов союз вековой"; это уже более разумно — но только как лозунг, ориентир, и это не есть истинное положение дел. 

        На племенном уровне управления народом, государством  — могут приниматься какие угодно решения. Вплоть до того, как набедренные повязки носить. Была бы Чечне дарована государственность, там бы права рабов были отдельно прописаны (письменность-то в сиих местах есть уже лет сто). Но серьезным государством должен управлять определенный, профессионально подготовленный слой населения. Лучше бы — аристократия, истеблишмент, или, на худой конец, интеллигенция. Но применительно к уровню правосознания в современной России эти термины смешны.

       Национальное самосознание, связанное с происхождением, традициями, общением; тот особенный отпечаток, который накладывается на чувства человека, — неосознанно объединяет представителей нации. Человек имеет в себе географические, климатические, религиозные, исторические и прочие особенности. Он имеет в себе как "высшую", так и "низшую" составляющую. Разумеется, чем более в человеке развита духовная составляющая, тем сильнее он может сдерживать проявления инстинктивного самовыражения «национального отличия». Но отличие это всегда есть.
    Вот я, как представитель Русского народа, и намереваюсь порассуждать об этом отличии со своей субъективной позиции.
    Наше время и наши ближайшие соседи – приближающийся к закономерному финалу "закат Европы". Вообще, как считал К.Леонтьев, «упростительное слияние», «усреднение» Европы не сулит ничего хорошего ее истории и культуре. А соответственно, и всемирной истории и культуре. Да и Шпенглер так считал. Но факт есть факт, и уже перед нами практически однородная масса американо-европейцев, имеющая сходные черты и повадки, и при определенном абстрагировании можно их всех считать одной разноязыкой нацией. Есть еще, конечно, различия, и слава Богу, — но вряд ли это надолго. Скорее они еще и с нами ассимилируются. Но как? если "мы под них", то хуже нет для нас  – кончится весь «народ-богоносец»; если же "они под нас" (чего они и представить не могут!), то это такая петрушка получится, о которой и подумать странно. Полукриминальное, глумливое, не признающее авторитетов сообщество – вероятно, вот что получилось бы от такого слияния.
    Всё в «Евросоюзе» становится одинаковым и однородным. Программируемым и программированным. Политика, культура… о религии умолчим – где она сейчас, религия? Кто-то еще старается поддерживать свое национальное отличие, и еще держится особняком, но лишь традиционно, по инерции. А какие были нации! какая история! Империи, искусство, блеск мысли! Какие культуры были, при которых нынешние нации формировались! В целом европейская культура – это античность, оформленная строгой латынью и трансформированная индивидуальными особенностями вобравших ее в себя народов.
    Прародители большинства народов современной Европы растворились на территориях, которых они заселили. Античные цивилизации, возникшие на территориях, обжитых неизвестными предками, считали себя вершиной мысли и  культуры – и до сих пор так считаем и мы, их европейские потомки. (Претендуют на звание потомков этрусков даже и славяне, хотя, конечно, славяне – это «второй эшелон» генерации европейских народов, наряду с германцами, кельтами и им подобными).
    Теперь уже приходится только рассуждать об индивидуальных чертах европейских народов, фактически уходящих в прошлое навсегда.
    Англичане – сдержанно-холодные дельцы, сосредоточенные на приобретении собственных благ за счет других народов.  И уж если за что возьмутся, если что нужное им нащупают, так делают это со всею им свойственной твердостью характера. Например, колонизация половины мира. Чопорность и неприступность традиций коренных англичан — это смешение упрямых кровей норманнов и саксов, упорядоченное суровым, ровным климатом. Люди в результате получились расчетливые и бессердечные. И руководящий слой общества в Англии — в основном потомки пиратов и мировых торговцев. Выражение "старая добрая Англия" — это сарказм, происходящий из песни английских солдат в Индии,  и английскую доброту прекрасно знают и помнят все европейцы. Англия не добрая, да, в общем, и не старая. По-хорошему говоря, королевская руководящая верхушка в Англии никакая не английская, а государственность сложилась не в XII веке, как утверждается, а в XVIII, после так называемой революции. А там просто к этому времени правящий дворянский слой устаканился — англичане это парламентом называют. Английский "парламент" ("говорильня") — договорняк, междусобой руководящего дворянского слоя, очень многочисленного и никем не потревоженного. Англия — единственная европейская страна, в которой не было революций, а была обычная для своего времени междоусобица между норманно-французскими, англо-шотландскими, голландско-испанскими и германскими аристократическими династиями, ныне легендированнная под современные исторические и политические представления. Нужно отметить, что сделано это довольно умело. Англии исторически повезло — это остров, особенно никому в свое время не нужный и потому никем по-серьезному не завоеванный. (Хотя англичане сильно напрягаются, пытаясь выставить себя миру чуть ли не как часть Римской империи. Но никаких римлян в Англии не было, за полной ненадобностью для культурных людей чего бы то ни было в те времена на этой территории). Потом, в индустриальную эпоху, уже было поздно было разгулявшихся шустрил осаживать.
    Культура англичан пошла не впрок тому, что из нее выросло – я имею в виду современную Америку. Североамериканцы тоже были островом, который не смогли завоевать европейцы. И американцы, в общем, задавили, заплевали все английское. Английский язык ведь теперь – американский. Таким его видит мир с Америкой во главе. И за Америкой – не видать Британии, она теперь полузабыта. Она – как музей, заповедник прошлого, который, конечно, нужно оберегать, но в котором теперь уже никто не живет, кроме королевской семьи и родителей звезд кино и рока. «O-oh, it’s British, eh!”- слегка презрительное отношение американца к типовой английской фразе – эх, плесень застарелая!.. когда же язык наш всемирный усложнять перестанете! Английская аристократичность давно уже предмет насмешек, потому что нынешнее время – это не время аристократов.
    (Американцы в середине прошлого века спасли нас всех от европейской ресторанной культуры — снобистского потребления пищи с десятками видов столовых приборов, крахмальными салфетками и ритуалами, уступающим разве что японским. Еще в начале восьмидесятых, помнится, европейцы с презрением смотрели на американцев, держащих вилку в неправильной правой руке – но теперь весь мир перекусывает в фаст-фуде, а в ресторанах сидит в свитерах, джинсах и кроссовках, непринужденно общаясь за едой, как за любым другим обычным занятием. И вилка у человека в той руке, в какой ему удобно. Подумать только, сколько времени мы сэкономили на одной только еде – а ведь даже в свое время Великий Совок с алюминиевыми ложками и котловым кофе поддался европейским традициям ритуального поедания и начал пропаганду ресторанов с официантами, приборами и крахмальными скатертями в книге с фантастическим для этой страны названием – о вкусной и здоровой пище. И это не единственная заслуга американцев — проникнутые идеей демократии, американцы много что демократизировали).
    Англия еще считает себя великой державой. Это правда, она и сейчас еще «номер два», а по хитрости, осведомленности, оперативности – так и вообще первая. Еще сильно ее финансовое влияние, еще имеются у нее секретные службы, еще считаются в мире с ее авторитетом. Англия прикладывает большие усилия для сохранения остатков своей колониальной системы, в которую входила большая часть мира. Но финансовые корпорации уже давно международные, и не только англичане в них хозяева; по той же финансовой причине не стоит придавать большое значение силе тайных английских канцелярий; ну, а насчет исторического авторитета – а что он дает в наше время? Финансы, сырье, технологии – англичане везде не первые. При этом — снобизм, зашоренность, преувеличенное самомнение, иллюзии всемирной значимости. Результатом этого будет запоздалая реакция на изменение мира. Могут задвинуть в дальний ящик, не заметив, забыв совсем. В Европе и Америке все реже ходят в театр. А Англия – это театр.

        Но Англия — это театр своеобразный, для определенного зрителя. Это аристократическая держава, изображающая из себя демократию, и это основа политического устройства, включающего в себя значительное количество подведомственных государств (я имею в виду не только британское Содружество, а и страны, контролируемые Британией политически и экономически, в числе которых находится и современная Россия). Об этом я в свое время написал довольно большой рассказ, если кому интересно.
    Русские должны знать, как Англия их обкрадывала много лет, и всегда помнить об этом. Англичане очень хотят быть авторитетными – но это не тот авторитет, которому мы должны внимать. Все богатые негодяи-беглецы из России находят себе пристанище в Англии. Это не случайно. И когда вы, интересуясь политическими хитросплетениями, будете задавать себе вопрос – а откуда же истоки деятельности этого проходимца? – вы очень часто будете находить английские ниточки и корешки, фирмочки и оффшорчики, целевые программы, проценты долевого участия, кланы и фамилии. Как только заинтересуетесь, рекомендую по возможности ниточку распутать. Очень интересные вещи, бывает, открываются. Вплоть до самых высоких персон, и вплоть до очень большой, замаскированной части нашей истории двадцатого века; да, впрочем, и ранее. И английское колониальное влияние — одна из наших главных проблем. От него нам, как и всему миру, нужно избавляться.

        Американцы по мере своей деятельности по переделке мира на свой лад, ничтоже сумняшеся, постоянно сталкиваюся с английским коварством и двуличием. И поскольку американцы всегда руководствуются примитивной логикой, то всё сходится. Всё постоянно на грани войны, такого традиционого  способа выяснения отношений между государствами. И, при наличии ядерного оружия — войны ядерной.

    Французы – перепутье галлов, франков и итальянцев (испанцев тоже, хотя влияние испанской культуры французы старательно замалчивают). Пестрая смесь, на которой в свое время выросла пышная, но манерная культура. Не случайно и язык французов среди всех языков Европы наиболее манерный, неестественный, неприродный. Латинская его основа, искаженная картавостью и вульгаризацией латинских слов на местных диалектах  – результатом вышел, простите, выпендреж друг перед другом (между севером и югом, Анжу и Гасконью, Бургундией и Нормандией и т.д.). И не случайно символ Франции – петух. Однако этот выпендреж свидетельствует о развитых индивидуальных культурных традициях, и действительно –  французы несколько веков доминировали во многих сферах деятельности, почти до последнего времени. Но при этом излишняя и неоправданная  вольность мысли – и довыделывались до революций и войн, и к середине двадцатого века потенциал личностного начала, заложенный во французах, иссяк. Как и другие европейские народы, они пытаются омолодить свою нацию свежей кровью выходцев из бывших колоний. Но эта кровь слишком сильна для них. Чистого франка или галла уже и так не встретить; привычный нам коренной француз – это полуараб, или полуеврей, или какой-то полутуземец. И этот полуфранцуз все чаще уступает место чистокровному арабу или негру, или, к примеру, какому-нибудь венгерскому еврею (вот еще тоже «sarcoma»), которым не нужна даже французская фамилия. А почему не нужна? Потому что авторитета французской нации больше нет.

     У нации этой, хоть она великая и культурная — в части моральных ценностей что-то не в порядке. Французы склонны к двуличию и предательству. Про средние века говорить не будем, в эти времена у европейцев всё примерно одинаково. В общем-то, в основе "великой революци" лежит предательство королевской династиии дворянством (тема, увы, и для России актуальная), и после этого вся французская история — это пафос деятельности мелких политических личностей. Франция предала Россию в первой мировой войне, будучи ее союзницей, и предала свой народ, создав коллаборацию с германскими нацистами, после чего, по мере изменения ситуации, быстро сменила ориентацию, организовав мнимое "сопротивление". Ну, что же, была прощена, поскольку кто же являет собой основу Европы? — Германию-то переформатировали… Французское двуличие наложило отпечаток на всю политику и психологию европейцев. Не случайно французская дипломатия считается образцовой, и не случайно Франция — вообще родина масонства. Идеальный политик — это француз. Воевать, не имея армии (Иностранный легион), сохранять влияние над колониями, изображать из себя посредников между европейцами, американцами, англичанами и русскими, всякий раз выгадывая для себя хорошую позицию — для этого требуется опыт и умение, и это есть у настоящих французов. Француз номер один — это Талейран, а не какой-то там очередной солнечный король или наивный вояка-корсиканец.
    Поток русской эмиграции, после нашей катастрофы двинувший поначалу во Францию; дворянство, интеллигенция, мыслители – и что же в результате? Ноль. Что-то пытались думать, писать – Бунин, Куприн, Бердяев… Что-то слабоуловимое осталось от этой волны и во французской культуре, но до остальной Европы и не доплеснулось. Кому там это надо? И расползлись эмигранты наши от Америки до Австралии. (А ведь как хотелось жить в Париже, в Европе!) А – зачем русские в Европе, кому они там нужны? Вы, ребята, Родину прохлопали. Лучше уж арабы турки – меньше рассуждают, больше работают. Или негры — в футбол хорошо играют.

       (Так происходит с эмиграцией во всех странах — она там растворяется. Потому что государства в большей степени строятся на национальной основе. Для того, чтобы стать частью иерархической структуры нации, ты должен стать частью нации. Иначе жизнь твоя пройдет среди диаспоры, с урезанными правами и возможностями, а дети твои — граждане новой страны — нацию сменят, иначе им невыгодно). 

    Итальянцы – ветреные наследники энергичных латинян, живущие на остатки состояния предков, промотанного в пух и прах. Они горды тем, что на их территории находится больше культурных сокровищ, чем во всей остальной Европе, кроме разве что Греции. Но эти сокровища больше принадлежат всему миру, чем собственно итальянцам; итальянцы не способны их оценить, как не способен дворник оценить древность и красоту улицы, на которой он подметает осенние листья. Римляне сооружали колоссальные здания из мрамора; итальянцы разбирали их для постройки вычурных, изнеженно-напыщенных церковок и лавок, с целью перещеголять друг друга в роскоши. Римские императоры заказывали мраморные статуи с лавровыми венками на головах и вели свой род от богов; итальянцы рисовали Святое семейство в кругу своих вороватых родственников. Римляне сражались в открытом бою короткими мечами; итальянцы строили замки с маленькими окошками и по мере возможности прирезали и притравливали друг друга. Римляне проводили время в роскошных термах — итальянцы изредка мылись из ведерок, если удавалось помыться вообще. Италия выстроила собор святого Петра на руинах, оставленных итальянцами от римских сооружений. Не варвары разрушили Рим – это сделали римские граждане, переродившиеся в итальянцев. История спесивых венецианцев, генуэзцев, флорентийцев, со своими королями и дуче, объединенных все-таки в единую республику, заканчивается гротескной фигурой Муссолини. В Европе и Америке итальянец – криминально-комический персонаж. Панталоне, подписывающийся – Монтекки-Капулетти. Образ итальянца в политике называется «Берлускони».
    Немцы – это воинственность лесных племен, германцев (Herr-Mann???), саксов и кельтов, подмявших всех местных и окрестных франков и славян, и педантичность, не свойственная в такой мере больше никакому народу. Думаю, эта педантичность – следствие постоянной воинской дисциплины, вначале германских наемных отрядов у римлян, затем, во времена средневековых полисных государств — ландскнехтов и рейтаров. Педантизм немцев сродни лаконичности спартанцев — также предельно военизированных. Язык немцев – это язык военных приказов. Расчетливость немцев их и губит – с такой-то энергией всю свою историю провоевали! можно было забрать громадные территории, но этого не произошло. Нельзя ни в чем, что связано с человечеством, полностью полагаться на расчет. Тут нужна либо бешеная сила, подавляющая всё и вся, либо общий стратегический замысел и умелая тактика нападения. Детальная стратегия невозможна – необходимо найти индивидуальный подход к завоевываемым племенам, иначе прийдется завоевывать каждое нарождающееся поколение. Немцы почти всю свою государственную жизнь зарились и на восточнославянские, и на западноевропейские земли — после всякой выходки их загоняли обратно, и загнали совсем. Колоний у немцев не получилось, хотя ну очень хотелось. С прямотой военного расчета никогда они ничего глобального, сверхполитического не добьются. Их планы не учитывают внешних условий. Немцы всегда считали себя обер-нацией, а с таким подходом невозможно понять, представить и изучить особенности противника, ибо он заведомо считается унтерменшем, недоумком. Первый рейх (если он вообще был) – мимо. Второй рейх, каски с рогами. Мимо. Третий, со свастикой и черепами – тоже мимо, и клеймо рецидивиста лет на сто пятьдесят. Ну, наверное, всё на этом. «Дяденька, битте, дайте прикурить…» ( у Газпрома)… И теперь в обычаях Германии — за всё извиняться и платить. И долго.
    Однако представление о себе как о сверхнации дало результаты в германской мысли. Ее сила – в уверенности. Хотя она и догматична, но почти всегда безупречна логически. Задача – анализ – вывод – снова задача. Многие из этих задач блестяще решены в политике. (Но только временно и только на территории Германии).
    Скандинавы – спокойные потомки беспощадных грабителей. Видимо, каждый отряд викингов уносил с собой навсегда часть воинственности и непримиримости. И нет теперь спокойнее этих навоевавшихся народов, давших миру не Ницше и Киплинга, но Кьеркегора и Андерсена. А злоба их, видимо, осталась в Европе, в Прибалтике, и все никак не уйдет оттуда. На смену ей пришли неторопливость, спокойствие, иногда даже на наш русский взгляд — граничащее с заторможенностью. Но это не так; Скандинавия получила от Европы необходимое ей благосостояние, и теперь не понимает, чего еще-то нужно? Давайте же спокойно поживем, подумаем об экологии, о детях – куда вы со своей политикой, у нас всё есть уже… Кровожадность викингов – отчасти легенда, созданная народами Европы. В те времена все были одинаково кровожадны, а языческие племена, осуществлявшие набеги с моря, были чуть менее цивилизованы. Тем не менее, это не мешало им родниться с франкскими и германскими родами и садиться на кое-какие троны. В те времена много кто куда садился.
    Современная Европа старается вытравить историческую память о славянстве, и это получается у нее в той мере, в какой само славянство пытается подстроиться к ней, приобщиться к достижениям европейской цивилизации. До сих пор не прерывается преемственность борьбы между считающими себя коренными европейскими народами – от римлян, галлов. кельтов, франков до скандинавов, балтов — и славянскими народами. Не будем заострять внимание на гипотезах происхождения славян; отметим лишь то, что мы достаточно разнимся с западноевропейским населением по языку и традициям, хотя и в меньшей степени, чем они разнятся с иудеями и арабами. Но фактически сила славянства не уменьшалась за весь период присутствия славян в Европе – с чего начали, на том и остались; особого политического влияния, «вывески» не видно, деньгами тоже не богаты, но лицо сохранили до нынешних времен.
    В значительной мере войнами западноевропейских народов против славянства являлись войны эпохи Реформации, германские усобицы, а также первая мировая война. Турецкое владычество в Европе XV-XVII вв., на мой взгляд, было в значительной мере следствием противоречий между славянами и западноевропейцами, которые не смогли, точнее, не захотели объединиться. Существенное противоречие между западноевропейцами и славянами кроется не только в религиозных конфессиях, но и в национальных особенностях, устремлениях, жизненных укладах. Конфессии в определенной степени являются следствиями этих особенностей (об этом упоминалось при наших размышлениях о религии), а затем уже, в свою очередь, и причинами дальнейших различий. У славянских народов, начиная со времен распространения христианства, наблюдается меньшая степень политических, светских, государственных амбиций, присущих романо- и франко-европейцам. Думаю, это может объясняться географическими и историческими факторами истории славянства. Значительные территории, богатые ресурсы, близость к природе; низкая плотность населения; отсутствие устоявшихся форм государственности; общинность – определяют «простоту», «чистоту» представлений славян об окружающем мире. История «цивилизации» у славян короче; их сознание меньше загружено различными идеями, теориями, их мировоззрение проще, их ценности менее секуляризованы, «расчетливы»; следовательно, славяне менее догматичны. Им в большей мере свойственна духовная предопределенность, характерная для более ранних форм религии, приближенных к природе.

     Интересна в этом отношении этнологическая теория А. Клесова, осованная на изучении ДНК, из которой, возможно, можно объяснить разницу характеров и истории славян и западноевропейцев. По ней выходит, упрощенно говоря, что предки славян — земледельцы, а западноевропейцев — воинственные кочевники. (Характерно то, что против немедленно ополчились в духе советских времен люди неславянского, нерусского происхождения, ориентирующиеся на западную науку. А зря. При внимательном изучении деятельности и биографий Клесова и этих людей видно, кто человек честный и самостоятельный. а кто нет. А заблуждения — они возможны. Только заблуждения тоже бывают разными; со временем любая научная теория становится заблуждением, одним из тупиков лабиринта знаний (Об этом более подробно упоминается в гл. "Наука"). Некоторые теории ведут к развитию знаний и понимания, а некоторые — к противодействию, замедлению их развития. В качестве движителей можно привести — алхимию, астрономию с астрологией (они на ранних этапах не разделялись), древние философские теории; из современных — новую хронологию Морозова (значение понимания искусственного создания исторических материалов — огромно). Из "тормозов" — схоластические теории, религиозные запреты научных достижений, противоборство научных школ разных государств, коммунистические антинаучные извращения вроде лысенковщины, "нового языка", "истпарта", "политэкономии" и прочих).
    Правда, по общему ходу истории у славян упомянутая духовная предопределенность не особенно проявляется. История славянства – это, к сожалению, как и всюду, история войн, грабежей и переселений. Принципиального различия в стремлении к накоплению материальных и культурных ценностей по сравнению с западноевропейцами у славян нет. А вследствие того, что история славянства короче, — соответственно, меньше и достижений. Однако у современных европейцев нет причин для мыслей о культурном превосходстве. Во-первых, им, вместе со славянами — потребовались века, чтобы вернуться к достойному уровню культуры и мысли, соответствующему разрушенной варварами античной цивилизации. (Нельзя забывать христианам о разрушении «языческих» памятников культуры, о раскатанных, повалившихся барабанами колоннах античных храмов, переплавленных в золотые слитки ликах прежних богов; о крестах, выбитых неграмотными воителями на лицах римских и греческих мраморных статуй). Пока шли полуварварские удельные войны – потеряны были античные цивилизации Малой Азии и северной Африки… Да и само-то христианство в итоге – растеряли, превратили в утилитарный рационализм… А в славянстве религиозное христианство посильней пока. Так может, соединить бы силу и опыт знаний, подвижность ума европейца с духовностью, природностью славянина? Думается, это происходит в современной истории Европы, хотя, возможно, могло бы происходить быстрее, сознательней и весомее. Во многом такому слиянию в последнее время противодействуют американцы, которые активно «работают» в свойственной им хамской манере в бывшей Югославии, Польше, на Украине — как и везде по всему миру.
    Очень интересна географическая «расплывчатость», «диффузия» наций на границах территорий их проживания. Различия между нациями – мы их знаем, любим, ими гордимся. Что греха таить – кичимся своей непохожестью друг на друга. А вот, к примеру, вся Прибалтика – нечто среднее между славянством и западноевропейцами – и по внешности, и по архитектуре, и по языку, и по фамилиям, и по традициям… Причем эстонцы – это финно-латышско-русские, латыши – это русско-финско-германцы, литовцы – это русско-прусско-поляки. А финны – это шведо-русские. Или же скандо-русские, а может быть, и скандо-лопарско-русские. И так далее. Что испанцы? Итало-франко-арабы. По всем критериям внешности, языка, культуры. Чехи, словаки – славяно-немцы, причем первые более немцы, чем вторые. Сербы – славяно-итало-греки. — А вот словенцы уже итало-славяно-греки. Румыны, болгары – славяно-турки. Украинцы (западные) — русско-поляки, восточные же русско-украинцы. Белорусы – русско-польско-прибалты. А еще интереснее те области, которые находятся в приграничных районах нескольких существующих или ранее существовавших государств. Например, Эльзас, Лотарингия, Бавария, Северная Италия и Тироль, Войводина, Закарпатье, ну и так далее. Какая там смесь; какие процессы диффузии! Ну, а мы, русские, по сравнению с «настоящими» европейцами – какие же мы европейцы? Мы – евроазиаты.
    О чем свидетельствует такая вот ускоряющаяся диффузия? (А мы еще об Америке не говорили! вот уж там-то намешано!) О том, что все-таки есть прогресс, поступательность в объединении человечества – не только формально-политическая, но и духовно-житейская. Народы взаимно признают друг друга. Несмотря на войны и грабежи, взаимозавоевание, взаимоубивание человеческих племен, из которого состоит практически вся наша история. Несмотря на то, как происходила эта диффузия. И вот это и есть про-гресс, про-генезис, а не те сомнительные достижения, что мы привыкли приписывать «цивилизации».
    Еще немного о поступательности. Национальные государства в Европе, как мы их знаем – собственно «Франция», «Германия», «Италия» возникли достаточно недавно, в 18-19 веке, и связано это также с развитием индивидуального самосознания — оно способствует осознанию себя как нации. В 16-17 веках еще не особенно видна тенденция национализации управления территориями. Кто завоевал, того и «район» — например, территория Нидерландов и Бельгии «перевоевывалась» Францией у Испании, здесь же конечно же, и англичане крутились; вот сел на английский престол некий «Вильгельм Оранский» — откуда взялся, стоит посмотреть. Вот пошли восстания – это уже местные своей власти захотели. Дедушка будущего английского короля, немец по происхождению, основал Нидерланды. Убит испанским шпионом Бальтасаром Жераром – во какой испанец! А потом, после Нидерландов, после очередного восстания – вот вам «Белгия», государство «белгов». У чехов немецкий император – «это нормально», но вдруг и у немцев – чешский! (Вообще, отличие Австрии от Германии — это смешение с чешской нацией, наличие славянской составляющей). Ученые и руководящая аристократия  общались на латыни и переезжали из государства в государство, как мы из Новосибирска в Краснодар. Но когда окрепли "низы" общества, повысилась его грамотность и информированность  — "национальная идентичность" вышла на первый план, и оттеснила образованное аристократическое начало. Мир понял значение "идентичности", когда она в начале ХХ века достигла катастрофических форм у одной из наиболее развитых наций Европы. (И вместе с тем, как мы уже говорили, простоватой). И едва не пошла по этому  пути Италия —  успела опомниться в последний момент.
    Процесс создания национальных государств мы наблюдаем и сейчас. Например, «Беларусь», «Украина», «Косово». Смысл создания этих стран – желание национальной элиты править самостоятельно. С этим желанием приходят и идеи, отработанные и проверенные – а давайте-ка партию, общество организуем, денежек возьмем за границей; дяденьки, подаайтее… ей-богу, отработаем! Кроме денег, организовывается и другая помощь "заинтересованных" государств — политика, диссидентство, оружие, революции. Все без исключения революции организованы извне. Народ, и руководство страны в целом не дураки и не желают своему государству плохого. "Нам не нужны великие потрясения".
    Желание "править" приходит после осознания себя как личности, в том числе как представителя отдельной нации. Упрощенно говоря: «Я умный, и я грузин». «Я умный, хочу денег, славы и власти – и я косовский албанец». Национальность – это инструмент для деятельности. Могут быть и другие инструменты. «Хочу добра всем людям», «хочу всех осчастливить» — желания замечательные; прекрасные идеи – увы, в политике они плохо работают. Политике вообще чужды как святость исторических и личных воспоминаний, так и морально-этические побуждения, вроде совести, чести, долга, благодарности. Все это отстраняется у политика под предлогом реализации несомненного блага для своего народа или государства (Авторханов, или кто-то из англичан, остроумно заметил, что не стоит делать "умнейшим людям" мира непоправимые глупости  за счет своих народов. Так все и стараются за счет чужих, — но глупость частенько дает отдачу и на своих).
    То же насчет национальных языков. Народ начинает заниматься «легализацией», "литературизацией" своего языка по мере своего самоопределения,  осознания себя как отдельного народа, способного организоваться самостоятельно. И все это чаще всего происходит вследствие желания группы людей властвовать, управлять своими подчиненными. Например, в результате деления властвующих дворянских ветвей — это хорошо видно на примере большинства европейских государств, особенно скандинавских — их история достаточно нова и коротка, ее не успели исказить и приукрасить.

         История европейских языков хорошо известна и документирована, хотя эта тема для современных исследований и публикаций не приветствуется. Очень хорошими примерами формирования литературного языка являются итальянский, итало-испанский, французский и английский языки. Тосканский диалект, итальянский язык Ренессанса, сложился легко и органично — это классическая литературная латынь, соединенная с центрально-итальянским говором, фактически модернизация латинского под современность. Далее сформирован испанский — здесь тоже ничего сложного, добавились арабизмы, и, в общем, на этом всё, достаточно. А вот французский — это "галлификация" латинского, с несоответствием написания и произношения, ломкой латинизмов под окситанское, бретонское, гасконское произношение, выбрасывание "-усов" и ломка структуры и грамматики. Получилось очень интересно и эклектично, хотя не слишком благозвучно. На мой взгляд, французсий язык не является ни особо красивым, ни изящным, ни удобным для произношения — что, собственно и доказано в итоге преобладанием английского в современном мире, несмотря на сильное франкофильство и франкофонство в XIX веке. Не очень удобно об этом напоминать, и не рекомендуется в современной культуре, но мы же свои люди (да и вот про русских безнаказанно шутит кому только не лень), и я напомню — французов прозывают лягушатниками не только за то, что они кушают лягушек… Que-que la?.. Ну, а английский язык — это латинизированный "дудль", окультуренные местные кельтские языки. По поводу этого слова  — а оно очень характерно для стиля английской речи — англичане сильно комплексуют, и очень много сделали для того, чтобы первести это в литературную шутку, преложить на американцев и в подобном духе — подобно тому, как англичане всю свою недолгую и довольно подлую историю стараются представить героической и начавшейся чуть ли не с античных времен. В свое время слово doodle было характеристикой англичан в культурной Европе, и означает оно изначально — дурак, болван. (Настоятельно рекомендую обратить внимание на фамилию Дойл в английской культуре и ее употребление — и вы поймете контекст и подтекст значительной части англо-американо-ирландских отношений). Так что вот. А после советизации России русские по святой простоте слушали сказки про Ивана- дурака и таковыми себя и представляли — потому что это были уже не русские, а советские. А советским многое представлялось манной и божьей росой.

        По образцу итальянцев, в свое время объявивший свой язык образцовым (и так оно и было, когда итальянцы являлись самым развитым в культурном отношении народом Европы), французы, заняв в культуре, экономике и политике их место, объявили первенство своей культуры — и менее влиятельные и культурные государства, — например, Англия и Россия — восприняли это и "повелись". И в ХХ веке Англия, "разобравшаяся" со всеми конкурентами, вместе со своей оперившейся дочкой — Америкой, поступили так же, провозглашая и насаждая свои язык и культуру. Нужно сказать, у них это получилось — не только из-за военных и политических возможностей, но и потому, что английский язык очень прост в употреблении. Его грамматика неудачна и придумана не очень умными людьми — но в бытовой речи можно легко обходиться без нее, что весь мир и делает. С русским языком здесь, конечно, хуже — хотя его грамматика проще, но строение и наличие большего количества согласных делает его сложным для произношения. В этом отношении русский подобен немецкому. Хороши итальянский и испанский (в отличие от специально обезображенного для того чтобы не быть испанским, португальскому — это хороший пример того, как можно ухудшить хороший и благозвучный язык, подобно украинскому, белорусскому, польскому и, в меньшей степени, новому норвежскому). Испанцы свой шанс на главный мировой язык потеряли — но по географии распространения он до сих пор номер два. А итальянцы не то чтобы потеряли — не смогли далеко разнести; ну, не судьба вышла. У итальянцев в эпоху колонизации оказалось неудачное географическое расположение и устаревшее государственное устройство — и вместо них в Атлантику вышли испанцы. Хотя, конечно, итальянцы пытались придумать Веспуччи и Пигафетту — но после Васко да Гама, Коломбо и Магальянеса было уже поздно.

* * *

        В отдельных случаях история государств сильно меняется из-за одного человека, серьезно закрепившегося в политике — к примеру, Александра Македонского, Наполеона, Сталина, Гитлера. Сам этот человек для себя в смысле личных благ мало чего добивается, а его идея политического устройства трансформируется до неузнаваемости вследствие цепной реакции, возникающей в результате его действий и поступков, появления групп и событий в новом возникшем политическом пространстве. Но в истории такая личность остается надолго. В каком качестве — это другой вопрос. Но, похоже, таких людей это мало интересует.

    Фромм говорил о том, что история Европы и Америки с конца средних веков – это история полного обособления индивида. К этому нужно добавить, что этот индивид не смог достичь организации своей личности, не смог найти гармонического устроения этой своей обособленности. Обладатель индивидуальности становится одиноким не только от того, что он осознал в полной мере свое отличие от других – он одинок от осознания своего отличия от остального мира. Фромм писал, что индивид стремится уйти от одиночества, отказываясь от своей индивидуальности. Но как от нее отказаться? Мы теперь слишком много знаем для того, чтобы отказываться от самих себя. «Многая печали в знаньи». Нам снова нужно организовываться, но это должна быть человеческая, человечная организация, и в ней каждый должен быть индивидуальностью и не считать себя одиноким.
    Апофеоз одиночества, абсолют одиночества – это всё та же смерть. Чувствуете, как усиливается одиночество по мере ухода от нас родных и близких, просто знакомых людей? Ничем не заместить в сознании, в душе нашей надвигающееся одиночество – никаким делом и никакой идеей. Но, может быть, для того и дано нам познание нашего одиночества как дополнение к познанию индивидуальности, чтобы мы стремились к возвращению себя? Для кого наша индивидуальность при одиночестве? Уход от индивидуальности, отказ от индивидуальности – предательство на пути совершенствования человека. Но мы ничего не выигрываем этим предательством. Как наркоман получает приятные ощущения, при каждом приеме наркотика всё более теряя свою личность и отбрасывая часть своей жизни, так и мы стремимся за счет «приобретенных» мыслей, идей сделать жизнь приятнее и безболезненнее, делая вид, и убеждая себя, что наши нынешние дела, наша система, наши сиюминутные идеи – это смысл нашего существования.
    Описанное Фроммом «бегство от свободы» – не есть ли это путь к «упростительному всесмешению» человеческого рода, к его угасанию? Объединение человечества – это не смешение; смешение – это упрощение разума человечества.

* * *

    Что сказать о личности современного европейца? Роботы, и всё тут. Совершенство аналитической способности и невежество человечности. Организация бытия и быта в преклонении перед материальными благами. И как только «открылись» для нас, советских, Европа с Америкой, так все это нас и накрыло. Надо было, конечно, как-то «открывать» – нельзя было долго навязывать людям искусственно созданных богов, неестественные идеи. Но пришлось слишком быстро переходить от неестественных идей к идеям навязанным, от коммунизма к европейской технической цивилизации. Больно видеть православных сербов, болгар, македонцев, подстраивающихся под общеевропейскую систему; а украинцев, подстраивающихся под идеи профессиональных проходимцев — жалко.
    И наблюдать за тем, как многие высоты христианской мысли теряются в истории. Мысль эта — съеживается, растворяется, исчезает. Может, слабы корни этой мысли? может, слабы способы ее сохранения, «охранения»? Современные люди не особенно верят религии – они верят организации.

* * *

    Исламисты имеют принципиально иную религию, имеют другую веру, другого Бога, другой идеал, отличный от христианского. Поскольку Аллах – хозяин всего сущего — един, а человек всецело от него зависит, то всё и должно быть несравнимо проще, нежели в христианстве с его гуманитарной возней, рассуждениями и сомнениями. Никакого личного творчества; какое еще творчество? уж не хотите ли вы уподобиться Всевышнему, «кафиры», отступники?
    Галковский, "литературный провокатор", — интересно охарактеризовал соотношение "интеллектуальных» и "духовных" ценностей:
    - у европейцев (немцев, французов, англичан) 100:100 условных единиц;
    - у русских 70:100;
    - у мусульман 1:9.
    (В одних и тех же условных единицах). Разница в соотношении интеллекта (степени развития и применения разума) и базиса веры у мусульман впечатляющая, но есть разница в масштабе… Хотите соглашайтесь, хотите возмущайтесь, но вот так ощутил человек и оценил. У мусульман нет рефлексии, чувства вины, личностного покаяния и самой отдельной личности — и какое там уж "возлюби, яко себя"… Ну, племенной уровень общества, и это "всех устраивает", "на этом и останемся". Общайтесь с мусульманами, проверяйте сами – может, оцените по-другому.  
    Но мусульманство и Православие гораздо успешнее сосуществовали, чем Православие и католичество. Казалось бы? называем друг друга неверными, а создали в ХХ веке почти совместное государство; а после распада этого государства кто от нас первыми отпадает? католическая Прибалтика и католизирующая Украина; — куда конь с копытом, туда и Украина с выщербленной вилкой вместо герба.
    Почему европеоиды, имеющие гораздо более родственные нам религиозные основы, отгрызают куски от Православия, стремятся ущемить и унизить православную Россию, распропагандировать и оплевать ее, а затем пораспоряжаться природными богатствами русских Иванов-дураков, которым привалило счастье сидеть на оных, попивая самогоночку; азиаты же не торопятся отходить от нас, выжидают чего-то, собираясь на свои осторожные хуралы и курултаи? Потому что надеются, что мы им поможем, и поработаем вместе с ними (а может, вместо них), не будем давить их религию и вообще соваться куда не просят со своим аршином. А что религии разные, так это хорошо — сразу видно, что разные, и никто не пытается перевоспитать другого. Не то католичество и Православие; вроде бы родные души, но одна на взгляд другой как бы пародия, издёвка; даже неудобно как-то. Знал я двух близнецов, которые как напьются, так давай дубасить друг друга по морде. Зло били, со страстью, молча – тут слов не надо. Били свое отражение, копию своей индивидуальности – сам знаешь, за что бьешь.
    Двум чужим людям часто бывает проще поучиться друг у друга, чем двум родственникам. А уж если каждый родственник чего-то хочет от другого, и еще при этом желает наставить другого на путь истины…
    Вначале я думал, что проворовавшаяся вдрызг Украина, наворотив глупостей, как поблудившая, поистаскавшаяся дочка, попытается вернуться к маме-России. Я ошибся; мне бы лучше было тогда про Нигерию, Либерию подумать — это страны похожие. Украина, несмотря на свои природные возможности — реальный генератор народонаселения – никогда не имела своей интеллигенции, культуры; да и нормальных городов там не было (к примеру, мать городов полурусских, древний Киев, не имеет древних строений и крепостных стен, и это на многое намекает). Вечно провинциальная Окраина, из которой выселилось в Россию, Америку, Канаду множество наиболее продвинутого, думающего населения, в массе своей просто глупа. И таковой она себя показывает и — до конца (своего) покажет. Наспех придуманные культура и язык – этого мало. Такого азиатского катастрофического хаоса не ожидали не только в Европе, но даже и в России. И в результате Украина, ничтоже сумняшеся, оказалась еще большей провинцией, чем была. Стремление украинцев ходить в крестьянских рубашках, драться в "раде" и жечь костры на площадях — это и есть прямый шлях от городской культуры к крестьянству. Но если бы только к крестьянству. В строках их нынешнего гимна говорися о желании вернуться к козацкому роду — то есть стать — кем? ни какими не учеными, интеллигентами — а грабителями, бандитами. И руководитель провинции, первой перешедшей от такого счастья к России, сказал про Украину, что это политические гопники.

     Я думаю, человек даже не понял, что он сказал. Хотя это человек,  видевший многое. Типичный представитель активной части населения 90-х, — я понимаю, — и даже в "малиновом пиджаке" замечен. Но такие "гопники", как он — это нормальная часть политической элиты, вставшей на путь нормального сотрудничества с сильным государством. Ну вот, индейское племя надело трусы — это нормально, в современном мире принято ходить в трусах. Или в пиджаках, хоть даже и малиновых. Но не в национальной боевой раскраске.

     Если как следует посмотреть недолгую украинскую историю, станет понятно, сколько энергии и средств вкачано в Украину для того, чтобы сделать ее отдельной от России. Наиболее похожая история с созданием отдельной, самостийной Норвегии, но всё соотвестственно масштабам — что там народу и что в нашем случае. Отделить 45 миллионов от 150 — это задача иного уровня. 
    Белоруссия осталась интересным экспериментом продолжения социализма, суверенной областью – там слишком мало «бело»русского, чтобы что-то нерусское изобрести, как бы ни пытались в Европе. Однако и там достаточно "оппозиции", чтобы при определенной поддержке устроить майданный хаос. Молдавия, детище русской политики XIX века, внушала надежды, но пока от нее российской частью осталось только Приднестровье, а это говорит и о том, что у России современной веских аргументов в свою пользу пока маловато. Мы даже не можем дать понять молдаванам, как и в свое время советский союз румынам, что они — славяне, а не какие-нибудь "ромалы". Геополитически продуманные «оранжевые революции» вновь и вновь возвращают постсоветские территории в нищету и хаос. Грузия – смешна своей обидой за Абхазию и Осетию, как смешны вообще вся ее самостоятельная политика и «экономика» (Нам в России смешна, а самой Грузии – не очень). Грузия не нужна была никому, кроме России; после событий в Осетии стала не нужной и ей; не нужна она и американцам, кроме разве как плацдарм для военных баз, осиное гнездо на Кавказе. Как и Сербохорватия, кстати; а у Сербии и моря нет теперь – потому что не понимают, как можно и нужно жить на море, пользоваться морем, и не «зацепились» за него. Ну, а азиаты теперь к нам подтянутся не сразу. Рядышком они, но особнячком. У всех вроде бы «светские государства», но неплохо бы подождать немного. А что всемирный ислам предложит? а с Китаем что? не будет ли получше, чем с Россией? Да и рождаемость повыше – а тогда что будет лет через пятьдесят? может, поговорим по-другому? А что до нашей «цивилизации», — так она, конечно, и неплоха, но правоверные в случае чего без нее смогут обойтись.
    Ограниченность мусульманства таит в себе великую опасность. «Сон разума порождает чудовищ» – и мусульманство порождает безумный фундаментализм. Народы, подверженные исламу, всегда взрывоопасны. Если такой народ в течение определенного времени жил грабежом и захватом, был побежден и цивилизован  более сильным противником, а затем получил значительную свободу – он становится неуправляемым. Таковы чеченцы; похожи албанцы, афганцы (все они – омусульманенные, отуреченные горские народы, практически не жившие мирной жизнью). Этим народам трудно привить современную государственность. Никто не винит чеченцев за их прошлую историю – так сложились обстоятельства; но никто не даст им неограниченную свободу. Ислам же дает им упорство, ограниченность и непримиримость. Проблема – там, где её могло не быть; нет же сейчас у европейцев проблем с венграми или швейцарцами.
    Смертники-шахиды – это совпадение двух различных проявлений мусульманства, совпадающие в одной точке и имеющие одну причину. Жизнь смертника поставлена в ничто, и жизни его ни в чем не повинных жертв – тоже ничто; точка совпадения – теракт; это потому, что сама личность человека – ничто перед их богом, Хозяином всего сущего. Почему — женщины-смертницы? прежде всего, потому что мужчина труднее поддается психологической обработке, его труднее заставить принять свою жизнь за ничто. В исламе женщина почти ничто;  как и чем ей возразить «законодателям»? вот пример идеи, возвысившейся над интеллектом! И это тоже – идея-чувство; так вот, прочувствуйте и душой коснитесь ислама… «Восток – дело тонкое» – и тонка та нить, которую не порвать бы во взаимопонимании между «нами» и «ними». Это взаимопонимание можно обеспечить только благодаря развитию личности.

        Неправильное отношение к терроризму — что "это на их совести". Такой подход демонстрирует простую истину — политика в целом — низкое занятие. Во-первых, люди гибнут. Просто люди, просто гибнут. Во-вторых, не нужно доводить маленькие и не особенно развиттые в интеллектуальном отношении до этой степени. Чем им обороняться от беспринципной политики больших государств?. 
    Евреи до сих пор, по своим канонам, ждут Мессию. В ожидании, не имея собственного государства, они занимались своим делом — накапливали богатства, по мере возможности занимали властные структуры, продолжали и укрепляли свой род, трансформировали на свой лад христианскую религию и культуру, делали все, чтобы богоизбранный народ не исчез, не ослабел, не был забыт ко времени установления царства израильского.
    Но царство оказалось установленным после второй мировой войны, и вся богоизбранность трансформировалась в обычное светское государство. Люди-то откуда понаприехали? из обычного мира.
    Пока я не задумывался всерьез над историей еврейства, —  для меня евреи казались смешными и нескладными, просто непонятными из-за каких-то своих традиций и особенностей. Нет, всё не так. Суровый и воинственный семитский дух кочевников, выросший за тысячелетия гонений; народ, имеющий другую веру, другие корни. Плодовитый, как саранча; вся религия пропитана требованием плодиться; размножение – это оружие кочевника. Даже если еврей вроде бы отошел от традиций своего народа — гены, наследственность дают знать… С упорством евреи занимают ключевые посты современного мира, и чем он безбожней, тем легче им занимать эти посты, тем этот мир им понятнее и проще. Казалось бы, ладно — политика, финансы — рычаги и кнопки управления миром, но что им до искусства, культуры? Нет, дух кочевника стремится завоевать и это. Гонения усилили выживаемость еврея. То, что для арийца – унижение, противоречие морали, гордости, чести, — для еврея норма, образ жизни, путь к выживанию. Если беспристрастно читать библейскую историю, то вообще история происхождения колена Иуды (от Иакова ) – история блуда, лжи и лицемерия. Но это в нашей, христианской морали считается таковым. У евреев другой взгляд на это. В сознании христиан Ирод — это изверг и тиран, а для еврея — Ирод Великий, строитель национального государства. Иуда — для христиан синоним предателя. а для еврея — носитель традиционного народного имени "Лев".
    А что такое юдаизм? Мы говорили, что это религия во славу Бога-Хозяина всего сущего. Причем Бога, заключившего завет с народом израильским, ни с каким другим. Для нас, христиан, этот закон стал «ветхим», хотя мы по-прежнему уважительно и благодарно к нему относимся (у евреев нет такого уважения к культам вроде поклонения Ваалу, на основе которых вырос юдаизм), для евреев он — в силе. Законы кашрута, «кошерная» еда – это современное жертвоприношение по древним правилам. Еврей, вкушая «кошерную» пищу, по-прежнему приносит жертву своему Богу, который в любой момент может потребовать себе каждого десятого, как во времена Моисея. В христианстве жертва уже принесена за всех – «не надо платить кровью за жизнь, за спасение – все уже совершено». Еврей по-прежнему отдает Богу часть себя в виде обрезания. Да, все это «модернизировано», но прежнее никто не отменял. Мы, христиане, — отправили юдаизм в отставку — по тому, что – зачем нам такая вера? и по тому, что мы не только евреи, и по тому, что наш Бог – он Человек, а не «Хозяин» и с ним не нужно «торговаться», отдавая ему жертвы, и по тому, что нам нужно большего, несравнимо большего, чем всё то, чем живет юдаизм. Но эта религия в отставку не хочет и цепляется за традиции всеми силами, всей своей рациональностью и ограниченностью.
    (А ведь вот почему еврей – торговец… Его религия сама по себе торговля со своим "Б-гом". Его молитвы – жалобная просьба у Иеговы за принесенные им жертвы… Он «профессионал» в торговле, это его жизнь и мысль. У него нет нашего стремления к метафизическому, он предельно физичен, он всё хочет заместить вещественным эквивалентом…)
    У еврея нет и своего храма. Он разрушен — это храм Соломона; а то, что мы считаем еврейскими храмами – это даже не удостоено слова на иврите; synagoge – это слово греческое, просто «место собрания». Аналог этого слова на иврите – «кнессет». Там и там – людно, крикливо – «проблемы обсуждаем». Ecclesia (церковь) – это тоже «собрание», но в данном случае это учреждение, организация, а не храм. А «собор» у нас – это собор — и сбор, и место. Розанов считал, что современный храм евреев – это «кошерная» скотобойня — ну, храм не храм, а место культовое. Так что с храмами не так все просто. Их нет, но есть их строители (masones), этот термин соответствует ветхозаветной истории и потому очень приветствуется евреями.
    Что же, спросите вы себя; неужели будет рассуждать про масонов, «Протоколы сионских мудрецов», зловещие планы разрушения христианства? Нет, не буду – это всё дела других людей, и не столь значительные, как некоторые думают. Мир теперь — светский, спектакли и ритуалы – это теперь не более чем интересные традиции, а руководят миром теперь интеллектуалы, а не религиозные профессионалы. Ну, и "менеджеры", конечно (шучу). О "жидомасонстве" — это пусть пожилые коммунисты говорят, это фраза хрущёвского времени и уровня. Конечно, есть масоны (масонство — это организации альтернативной власти и влияния, а не злобные слуги сатаны), есть и планы – тактические; может, и стратегические. Но какие они ни есть, эти планы в целом нереальны для осуществления. История – не математика, и предсказать что-нибудь глобально-государственное хотя бы на полстолетия вперед не удавалось никому. И совершить по плану — тоже не удавалось. Достаточно однородная и долгосрочная религиозная система власти над умами, которая может прийти на ум – это ислам, постепенно также сходящий с дистанции, вспыхивая фанатизмом и террором в раздражении от своего угасания. Может быть, еще – инквизиция (но в свое время и на ограниченной территории Европы). Это более-менее реально осуществленные планы господства религии над людьми, умами, обществом.
    Но сильнее планов – влияние. Влияние скрытно. Как гниение в отличие от горения – оно незаметно, и его нельзя потушить. На примере национальной диаспоры это легко заметить, и еврейская диаспора ничем от любой другой не отличается.  Простой русский научный работник Борис Ефимович Сахаров всегда даст положительную рецензию, скажем, Михаилу Львовичу Гитману, и при этом он совершенно не задумается, нужно ли; вопрос стоит так: можно ли. Неосознанное чувство Борис Ефимовича не нуждается в дополнении какими-либо задачами и замыслами.
    Это называется – дать ход.  Лужица, растекающаяся по наклонной плоскости, устремится в том направлении, в котором мы проведем пальцем. Ткнув пальцем в лужицу и направив поток, наблюдатель дает ход потоку. Борис Ефимович не потому дает ход именно этой статье, именно этой научной работе, что это лично ему выгодно; не потому, что Михаил Львович – племянник Марии Израилевны; не потому, что  кто-то, когда-то  кому-то, на каком-то «форуме» поставил такую задачу – не давать хода неевреям. Он и синагогу-то посетил два раза в жизни, этот Борис Ефимович, а что касается Талмуда, то ему, конечно, иногда напоминают про Талмуд, но… Ну не читал он его, и не хочется как-то. Борис Ефимович и не задумывается особенно над тем, какую статью рекомендовать, но он уже сразу знает, какую надо. Он не – осознаёт, но – знает. И не тратит время на раздумья между нужно и можно. Он всю жизнь прожил в кругу родных, близких ему по духу людей, он знает и чувствует без слов, что им нужно. Он чувствует, что без них, отдельно от них, его жизнь утрачивает смысл, теряется преемственность поколений, то, ради чего они всегда вместе, ради чего всегда помогут друг другу, ради чего всем им лучше.
    Сущность его говорит: делай так, ты должен поступить именно так. Его идея-чувство – вековой традиции рода, родственной поддержки — не даст ему ошибиться. Наука, к которой относится эта рецензируемая статья – для него не главное, не цель вообще, может быть, она вообще не представляет для него никакого душевного, духовного значения. Его дух – в другом, а это – так, форма занятости, дающая пропитание. И все внутри, в неосознанном, ничего не выходит наружу. Это и есть бытовой национализм. Он совершенно одинаков для любой нации.
    Так и ведет себя простой, «рядовой» еврей в христианском мире. Он ничего не имеет против него сознательно – ему тепло, сытно, удобно, и всегда он будет иметь материальную поддержку. Это не то что наш брат, который, находясь «в благополучном материальном состоянии», с удовольствием даст по харе своему обнищавшему брату, неудачно подвернувшемуся под ноги. Вот ему положи на стол эти статьи, и выбор может быть непредсказуем. Может быть, например: «Это еще что такое? — Петька, ах ты бля.. ты чего тут, — докторскую вперед Пал Саныча хочешь? хрен тебе, пусть вот лучше этот еврейчик публикуется!»… Потому что русский — это европеец и христианин, его традиции в целом переросли бытовой национализм. Еврейство же в любой ситуации поможет своему представителю стать на ноги, окрепнуть в миру. Но еврей не понимает, не ощущает этот мир, этот мир – не родной для него. Он с удовольствием, с циничной радостью бросается его переделывать под свой манер. Но для того, чтобы этот мир переделать гармонично и хотя бы в какой-то степени безболезненно, нужно осознать его сущность. В конце концов, его просто надо любить. А еврей любить мир не умеет. Он умеет только считать.
    (Кстати, о «докторских» и «кандидатских». Пора, может, уже прикрывать всю эту профаническую традицию? Титулы, церемонии, ритуалы. Хочешь приносить людям пользу методом научного познания — занимайся наукой, а не ритуалами).
    Там, где европеец, славянин размышляют, оправдываются, проявляют благородство или играют в него, — азиат еврей и не задумывается о возможности того, что он может быть не прав. В дискуссиях между евреем и «гоем», хоть как-то связанных с темой еврейства, центр тяжести всегда смещен, поскольку один из собеседников старается быть объективным, а другой не старается. Еврей всегда «работает» на пользу своей нации; его упорство подобно работе метронома, который невозможно «добрым словом» убедить сменить ритм.
    Вообще, большинство мыслей, затронутых мной выше, удивительно быстро оказываются снятыми созданием и развитием еврейского национального государства. Национализм еврея оказывается весь реализованным именно там и нейтрализованным на мировом уровне.
    А ученый или деятель культуры, даже и истории мирового уровня – это уже не-еврей, не-грузин, не-немец; «не-националец» (Дизраэли, Боливар, Эйнштейн, Вернадский, Гейзенберг). И даже, как это не прискорбно «простому» русскому, не-русский. Даже что бы он ни говорил в поддержку своих национальных корней. Его интересы и дела уже «сверх-национальны», «транс-национальны». Они уже назначены для того периода, когда наций не будет.
    Про мусульман и говорить не хочется. Такой же атавизм, как иудейство, только помоложе. И конструктивности поменьше. Ну, ладно; думаю, что это ненадолго.

    «Закулисные замыслы» вообще — существуют, но не в той форме, которая часто представляется в радикальной прессе. И они не принадлежат "персонально" "всемирному масонству", ЦРУ, Моссаду, католичеству, сектантам, Мировому форуму и всем другим великим и тайным. Имеется, конечно в соответствующем «ведомстве» политический замысел или стратегический «оборонный» план, — но никто специально не готовит выпестованного ставропольского комбайнера в генсеки: он пробирается по жизни сам, желая власти, славы; – ему по мере возможности «дают ход», когда такая возможность зависит от конкретных людей, и всё тут. "Парень хороший подрастает". Отчего не использовать? внешняя политика, спецслужбы, гранты — на то все это и придумано. И вот когда комбайнер «подходит» в генсеки, как «подходит» хорошо заквашенное тесто в дёжке – вот тогда-то и печь разжигай, и намазывай противень маслицем. И намазывают. Ну, а если вокруг дураки с тремя классами образования стоят в ожидании пирожка, ушами хлопают — то они этого пирожка, конечно, и дождутся. Квод эрат демонстрандум — в конце 1980-х.
    Масонсские организации, "глобалисты" – это, конечно, сильные управленческие кланы. Но это только кланы. Всяческие «всемирные заговоры», вообще, все политические события, вся мировая история – это результат деятельности различных кланов, объединенных различными задачами. Но только нужно представлять себе общую структуру того, что называют клановостью. Клан, или та общность, которую можно так назвать – это необходимое промежуточное звено в расширении идеи-чувства от личности к обществу, это общность группы влиятельных представителей общества, объединенная этой идеей-чувством в направлении реализации одной цели. Слово «клан», имеющее, видимо, кельтское происхождение, — это «род», то есть несколько другое, частный случай общности. А общий комплекс желаний, стремлений может быть выражен в роде, семье, народе, нации, религиозной общине, социальной группе, партии, команде, воинской части, в других самых разных группах и объединениях. Идеи и желания – основа объединения – могут быть самыми различными по значимости, направленности, интенсивности. И вот, поскольку в наше время, время господства «эквивалента», материального богатства, — к этому «эквиваленту» стремится огромное количество людей, и современная политическая клановость вокруг него и сосредоточена. Но только не стоит думать, что всё в истории совершается ради удовлетворения материальных желаний. Обязательно то тут, то там высунется какой-нибудь честолюбец, которому нужно либо всё завоевать и подчинить, либо досконально всех облагодетельствовать. И вот всегда… ну, вроде всё распределили, назначили, спланировали, выстроили «пирамиду со ступенями» – так нет, объявится, самозванец, да не один, а с командой… «Явиться на площадь для регистрации…»

    Краеугольный камень реальной истории — собственность! Что желает современный человек в массе своей, столь разнородной на первый взгляд? Её, родимую, желает. И побольше, и помягше… и дома, и жены, и всякого скота… Но в обществе к собственности организационно стремятся не классы, как считают социалисты, а кланы, общности. Век понятия "классов" был очень короток; примерно, как я это себе представляю, лет полтораста – двести. Этот период был временем резкого освобождения и развития личности. Развитие личности – это осознание, освобождение и упорядочение желаний. Это был период резко возросшей коммуникативности, распространения информации. Классы общества — родовые и профессиональные — сформировались по мере развития общества и производства в период, именуемый феодальным (суть феодализма, наследственно-родового общества,  в происхождении, «родовитости» и праве «родовитых» на собственность – «благородные» властвуют над собственностью, а вассалы их обслуживают), а реализовали свое влияние на историю в XIX – начале ХХ веков. К этому периоду до человечества дошло, что люди равны друг другу природно, а остальное – «как получилось» (знания, таланты, происхождение). По мере осознания желаний и распределения их «по полочкам» в обществе, классы уступили свое место кланам различного масштаба – территориальным, общественным, религиозным, политическим…. Современная клановость столь же многообразна по отношению к периоду «феодализма», как современное представление о личности многообразно по отношению к личности средневековья.
    Фукуяма отметил, что вообще-то, видя отношение коммунистов к собственности и семье, можно было заранее предвидеть падение и распад прокоммунистических государств (кстати, если рассуждать в этом стиле, понятно, что может ожидать современный либерализм). И по результатам распада каждое из этих государств вернулось к состоянию «априори». Украина — к националистическим метаниям между Россией и Польшей в поисках "украинства", которого никогда не было. Молдавия – к подобному же непониманию того, отдельная она страна или часть Румынии. Азербайджан – к полудемократической "модели Ататюрка", Армения — к националистическим поверьям маленького нищего горного народа о великой тысячелетней истории. Среднеазиатские государства – к клановому феодализму. И т.п. Но России, государству другого уровня — нельзя. невозможно было позволить вернуться не только к нормальной монархии, но и к несостоявшейся республике «временного правительства» — наследственную аристократию и интеллигенцию убили, да еще и селективно убили – с целью устранения умных. Поэтому – куда? К феодализму. Да, ребятушки, к феодализму. Причем со значительной потерей собственности, принадлежащей русским  – а вместо этого  иностранные концессии и олигархи. Полуколония. Компрадорское государство.

    И вот, если Россия претендует на свою особенность в будущем мире, то она, как и всякая другая общность, должна что-то противопоставить собственничеству и клановости. Вопрос о роли России и есть в том: Что Россия сможет предложить миру? Предложит – будет ей место в истории. Нет – «Боливия», в лучшем случае «Австралия».
    Кстати, о феодализме. В настоящее время общемировой вопрос собственности совершенно не закрыт. Интеллектуалы, напугавшись марксизмом и его метастазами, побаиваются социалистических рассуждений о равенстве и братстве. Но огромные пласты собственности еще находятся в частном владении. На этом построен весь финансовый капитал, с его инфляциями, авантюрами, кризисами и перераспределениями. Это понимает сейчас все больше молодых пронырливых умов. Трудно себе представить, как будут объединять нации и государства под единое управление – шутки шутками, глобализм глобализмом, а как объединяться, если продолжается накопление богатств небольшой группой населения, а остальные уже живут при социализме (я не шучу). Здесь возможен конфликт социальных систем с самыми неприятными последствиями.

    Так вот, заканчивая тему о евреях в мировой истории. В большой политике их так же, как и всяких других, успешно использовали. «Спецназ», вот и вся тут богоизбранность. Подобно "латышским стрелкам" (а иногда и совместно с ними). Что в «нашу» революцию, что при становлении гитлеризма, что в грядущей войне христианства с исламом, что при любом будущем событии такого рода. В тридцатые годы ликвидировали тех евреев, которые активничали при зарождении и младенчестве революции. В сороковые – тех, кто финансировал рождение новой Германии, а параллельно с ними – и всех, кого эта Германия смогла достать. Смерть Сталина в пятидесятые чудом спасла многих евреев СССР, о которых вспомнили при рождении и «отрочестве» Израиля – естественно, их серьезно «пошерстили» бы для политической профилактики. А для нынешнего Израиля – Палестину еще никто не отменил. Так что же высчитывают американцы в своем гораздо более еврейском государстве, чем Израиль?  Но еврей оценивать этот мир не умеет. Он умеет оценивать только вещи.
    Евреи составляют значительную часть масонства, благодаря своей интернациональности, отсутствию привязанности к территории. Масонство — это альтернатива дворянству, и суть его именно в этом. Но, каковы бы ни были замыслы масонства, старого или нового, им не суждено осуществиться в их максимальной степени. В половинной? может быть. Но всё будет выглядеть не так, как «хочется». Существующий "демократический мир", пришедший на смену аристократическому, растворяет в себе иудаизм, как и христианство. Золото, драгоценности – основной козырь еврейской общины – постепенно утрачивают свое значение всеобщего эквивалента. Мир становится богаче в материальном отношении. Разнообразнее, интереснее. Запущено слишком много саморегулирующихся механизмов производства материальных благ, которые не остановить. Говорить можно всегда, везде и обо всем – вот вам всем на то Интернет. Конечно, человека всем этим можно оболванить. Но если при этом изначально лично более-менее свободен, то он и останется просто свободным болваном. Этот болван, при всем при этом, будет обладать доступом к огромному количеству информации, и этот доступ до поры до времени можно ограничить только отсутствием интереса. Кроме того, болван преисполнен сознанием равенства, «прав человека» и уже имеет тупую, но мощную систему сохранения этих «прав». И кроме этого, ничего священного у него не осталось. Из него не выйдет никакого идейного строителя мирового порядка. Помните, как Балда в море чертей веревкой гонял?

       Вон сидел один такой свободный болван в эквадорском посольстве, многие неспокойные умы взбудоражил. Другой, к своему счастью, застрял в России, никак не может вернуться на родину современной демократии. Таковы и есть современные возмутители спокойствия, пришедшие на смену "народникам" и "нигилистам". Их много, и становится все больше и больше.

    Любая масонская организация – есть организация антихристианская, и масонство — это альтернативная христианству религия. (Любая религия не терпит альтернативы). И хотя бы поэтому масонству нужно противодействовать. Много есть всяческого маскарада, клоунства, лицемерия, сплетен. Но как только – реальные проплаты, «общественная организация» и куда-то продвигаемый очередной иуда – вот тут и деятельность, сюда и обращайте внимание. Не тратьте время и деньги, и друзей предостерегайте. Уж лучше пусть будут атеистами; внерелигиозный человек, если он достаточно умственно развит — от всякого сектантства свободен.
    Создание структуры мирового управления отдельными специально подготовленными лицами (мировая олигархия) уже в наше время кажется проблематичной. Не тот вариант. Люди слишком освободились, и предстоящее мировое правительство будет формироваться на другой основе, не финансовой и не конспирологической. Фромм говорил уже о переизбытке личной свободы, подавляющем индивидуальность, трансформирующем индивидуальность в различные виды деятельности. Сильно влияние свободы. Попробуйте-ка отнять ее обратно! И если добавлять время от времени порцию индивидуализма (поправлюсь – не индивидуализма, а индивидуализации личности), то ничего для христианства и человечества в целом не потеряно.
    (Широк человек; слишком широк, чтобы предусмотреть все препятствия на пути своего исторического действа. Он не то что чужую жизнь спланировать – со своей разобраться не успевает… Да если бы исторические замыслы доводились до своего логического завершения – мы реально имели бы хоть одну такую программу и ее историческое воплощение; но нет такой программы. Есть огромное количество художественных и документальных замыслов – от "городов солнца" до плана «Барбаросса» и построения коммунизма в растаком-то году, — вы знаете массу примеров. Так что же говорить про всемирные заговоры? Ну, вот вам план разработки угольного месторождения, или программа освоения космоса на такой-то период. Более-менее выполняется, если не меняется власть или не возникает финансовых проблем. Вот план производства анкерных болтов. Будет выполнен, если слесарь Шпинделевич не заболеет. Вот план по количеству медалей на Олимпиаде. Никогда не выполнялся, потому что чёрт знает от какого количества «человеческих факторов» зависит. Нет, конечно, иногда можно попасть пальцем в небо, особенно при поддержке допинг-лабораторий и работе с нужными лицами. Тогда можно утверждать, что все так и было задумано; в истории это иногда называют «подбором документов».
    Конспирология существует благодаря расцвету современного скептицизма. Я не против – пусть люди работают. Очень даже здорово, когда люди анализируют всяческие проблемы, в том числе и в истории; главное, чтобы они это делали искренне – в поисках истины, а не по заказу и не с целью лживого самоутверждения). Тем более, повторюсь, есть планы профессиональных политиков, и есть государства, имеющие сильное политическое влияние — а есть государства-дураки, в них кучка умных общей глупости не перевешивает, и такие государства с "подведомственной" политикой чудес творят много.
    Израиль, еще при создании хорошенько разбавленный выходцами из России, не может быть оплотом юдаизма, каким он был задуман в начале прошлого века. «Русские» евреи безнадежно заражены русскостью, а весь Израиль европейством. Из "наших" кое-то и назад вернулся из «земли обетованной» – не вынес родины духовной, историческая оказалась сильней. К примеру, Изя Львович Мордухович, в молодости юнга Северного флота (персонаж реальный, не шучу) пожил там, да и вернулся домой, в город Люберцы. Не прижился на земле обетованной. Таких много. Я беседовал в Израиле с «бывшими русскими евреями» – иудаистами они не стали и не станут, они пожили в более свободном обществе. В отличие от всемирного мусульманства, всемирного иудаизма нет и быть не может — люди собрались из стран с более высоким цивилизационным уровнем. Современный человек ни галабею, ни лапсердак носить не будет, разве что ради прикола на этнической базе, как шотландцы юбку. Но тут, кстати, дело не совсем этническое. Атрибуты современного иудаизма плохо продуманы и связаны друг с другом. Вот смотрите — лапсердак (с немецкого "костюм-тряпка") из Европы + то ли шляпа, то ли лисья шапка (!) из России + пейсы (пародия на  европейские и азиатские атрибуты мужества — как бы бакенбарды) + языческая коробочка с амулетами + языческие же поведенческие табу — и ко всему этому древнеазиатский язык с устаревшей грамматикой. Ну, сборка слабовата для современного человека.
    Черный хасидский сюртук не случайно ассоциируется с одеждой чиновника и буржуа конца XVIII — начала XIX века, а также классического музыканта и исполнителя. Мода на черно-белый контраст возникла в те годы, когда христианство под наступлением атеизма начало серьезно утрачивать позиции и "освободившиеся места" начало занимать еврейство. Это его мода, черный цвет — цвет практичности; это его одежда — сюртук. Это не чиновничья одежда, как сейчас многим представляется. Что, разве не мог чиновник быть в лосинах и мундире? тем более – в Англии, Франции, России; чиновник – представитель государства, а государство всегда хотело быть мощным, красочным, помпезным. А вот торговец, рантье, лавочник – этому выделяться было не к чему, да и тесно, и грязновато в лавке, можно изредка рубашку белую себе позволить, или даже только воротничок. А вспомните придворные капеллы Франции и Италии, венские оркестры? расшитые костюмы, шляпы с перьями! что ж теперь-то все музыканты в сюртуках? Российское дворянство, чиновничество долго еще после петровских преобразований, присоединившись к Европе, хранила красочность одежд. Но Пушкин (после французской революции) уже по тогдашней моде похаживал в черном. Хорошо, что сейчас опять вернулась многоцветность, но это, кажется, какая-то петушиная пестрота. Только такие консерваторы, как я, любят черное. Но вообще-то я люблю белый цвет, а вот где уж совсем непрактично быть белому, ну тогда там — черный; или свитер и джинсы, конечно — это просто удобно. Белый цвет крахмальной рубашки, без которой сюртук не есть сюртук — вынужденная мера, потому что черный цвет может быть уравновешен, освечен только белым.
    Конечно, контраст черного и белого хорош, эффектен. Но просто черное и просто белое — это слишком просто, безлико, эффект должен усиливаться формой, расположением, еще чем-нибудь, что может придать этим простым цветам идею, замысел. То есть — в индивидуальности. Вот, "того же Пушкина взять". Пушкин на портретах в сюртуке — это сразу личность, даже если не всматриваться в черты его лица. Конечно, нужно делать скидку на то, что заранее знаешь, что это — Пушкин. И – портрет все-таки. Но если бы он плохо носил этот сюртук, если бы он был неопрятен, он был бы неопрятен и на портрете. Крылов И.А., он тоже сюртук носил…
    А уж лицо, оттененное и отточенное черным и белым, создает полный ансамбль, как солнце создает ансамбль вида заснеженной горной вершины. Хоть Пушкин — не красавец от природы, понятное дело, но характер придает лицу красоту.
    Но я лично не могу отнести фразу про ансамбль к хасиду в черном сюртуке и  белой рубашке. Да вот хоть пейсы эти… уже сразу как минимум смешно. Извините, евреи; может быть, это мнение обидно. Но уж раз начал об этом, так уж закончу. Не создается ансамбль. Почему? Потому что еврейская религия не к тому стремится, что я хочу увидеть в Пушкине, в любом человеке, в себе. Моя цель – чувство, мысль, индивидуальность; это же — другое. Может быть, это род, семья, или это идея богоизбранного народа, или это выражение строгости религии, борьбы с враждебными внешними силами и покорства Иегове, или все вместе взятое, или в этом есть какие-то другие составляющие. Но это всё — не моё. Я могу понять ваши идеи в рационалистическом смысле, но не способен ощутить их душой.
    В. Соловьев, в своих работах «Смысл любви» и «Красота в природе», разграничивал родовое и эстетическое начало в человеке. Представление сущности человеческой жизни на основе родовых понятий – это один взгляд на жизнь, а на основе стремления к красоте, эстетической стороне бытия – другой. Так вот, если иудаизм – воплощение религии рода, причем рода отдельного, племенного, то современная культура — порождение эстетики христианства, предлагаемой всему миру – альтернатива иудаизму. Тут проявляется противоречие семитства и арийства – в отношении к жизни, в ощущении жизни. Поэтому одно другого не приемлет. Попытаться понять умом, рассудком — одно, но принять душою – невозможно, нереально.
    …Наскандалил и намутил. Евреев приплел к черному сюртуку и музыке. “И доволен”… Но оправдываться не буду; мы слишком часто оправдываемся перед еврейством, а оно перед нами никогда не оправдывается. Это как наступившее вечное оправдание перед неграми, а чего оправдываться-то — такие были люди, и такая история была, чего стесняться-то? всё, что ни случилось в истории, имеет свои причины.
    Еврейский театр, песни и пьесы на идиш, Шолом-Алейхем, вообще огромная, если не большая часть национальной еврейской культуры, зародившаяся в России – обязаны своим происхождением социализму. При Шолом-Алейхеме социализм не только существовал в зародышевом состоянии, но уже «палочки писал в подготовительном классе». Воплощенный в реальность, простой, кондовый социализм погромил все религии подряд, и евреи, лишенные канонического иудаизма, занялись собственной эстетикой. Надо отметить, что евреи как следует и с удовольствием поучаствовали в разрушении государственности как России, так и других европейских стран. У евреев имеется  и старая культура – мелодичные, бархатные древние песни, — но говорят, что она зародилась еще в дохристианскую эпоху. И что же — с тех пор до вот этого еврейского театра – ничего, пробел почти в две тысячи лет? Не до эстетики – рожаем, торгуем, Талмуд толкуем. Покупаем мир. Нет личности – нет и культуры. (Тут, кстати, стоит историкам порыться – а те ли это были евреи? а то сейчас откуда-то древних народов — и хазар, и косогов, и аланов навалом, а культура-то их где? Там «укры» еще на подходе резвятся, азиатские историки «Великий Туран» раскапывают. Ну, раскопают, раз такая установка дана. Потом обратно закапывать прийдется с трудностями великими — с пеной у рта будут доказывать и трясти «древними свидетельствами».  А тут, знаете, либо здравый смысл, либо «укры»).
    Что касается чувственности, то здесь характер евреев — уж действительно черное и белое. Отчужденность правоверного еврея от остального мира — с потерей религиозной оболочки перерождается в анекдотическую открытость одесской слободки или Брайтон-бич, где все обо всем говорят и все всё обсуждают. «Что вижу, о том пою», вплоть до сексуальных и семейных проблем. «Не ладится что-то у Сары с Мойшей, и почему же? и мы все будем это обсуждать». И никто не обижается, потому что это — традиционно. Мне думается, это следствие «встречи» еврея, подзабывшего кагальные догмы своей религии, с христианством, к которому он хоть и равнодушен как к своду религиозных правил, совершенно чуждых ему, но от которого он получает "безответственность" по отношению к прежним рамкам богоизбранности, вечной ответственности перед неизбавимым своим Начальником. Иудаизм в меньшей степени, чем христианство, ограничивает сексуальность (в условиях европейской городской перенаселенности не было такой сильной потребности рождаемости, как на Востоке), и поощряет ее — в семейных, естественно, рамках, а такой мощный пласт чувственности не может не дать урожая в соответствующих условиях. Вот во Франции, Швеции, (и конечно, в Германии) нет таких веселых еврейских слободок, и, я думаю, и не было, хотя евреев там вполне хватает. Нет таковых и в Израиле, и не поют там "русские" эмигранты веселых песенок. (Ну, имеется в виду — в трезвом виде). Израиль вообще очень интересное государство. Несмотря на всё европейское и американское влияние, люди и государство в целом ведут себя так же, как и окружающие арабы.
    Внеся значительный вклад в разложение монархического строя и пропаганду демократии, еврейство создало одно из современных государств. Еврейство лишило себя в собственных глазах исключительности, богоизбранности, отказавшись от пути "завета" в пользу государственности, общемировой системы. Тут – либо строительство демократического государства, либо ассимиляция. Результаты видны – процент смешанных браков у евреев вне Израиля стремительно вырос. Катастрофичность реализации сионистской идеи для еврейства еще не оценена ортодоксальными теоретиками иудаизма; – это вопрос не аналитический, но, скорее для них апокалиптический. То есть – вопрос общемировой, включающий в себя пресловутый «еврейский вопрос». Как и «мусульманский» — этот вопрос решится так же.

    Давно замечено, что высокоразвитые люди, известные деятели государства и культуры часто бывают рождены от смешанных браков между потомками разных народов. Возможная основа – наследственное смешение качеств, свойственных разным нациям. Характерные качества наций смешиваются в одном человеке и создают богатый "банк", наращивание дивидендов которого зависит прежде всего от самого человека. И когда он ставится перед решением, у него есть некий выбор в "непознанной памяти": что здесь применить – то или это. Но это скорее подчеркивает нужность отдельного развития наций, индивидуальности наций, нежели их смешения. Нет здесь речи ни о какой "селекции", и ничего потенциально нацистского. Имеется высшее для "чувственника" ограничение, препятствующее таким мыслям: индивидуальность решает сама, насилие над ней недопустимо. Решение о смешанном браке может исходить только от самого человека. А что касается "неплановых" детей, то тут тем более невозможно планировать.
    Да и кроме того, так интересней!

    Американизм победил и подмял под себя все культуры и создал культурный винегрет, сформировавшийся к 50-х годам закончившегося века. За счет чего он это дело осилил? Прежде всего, за счет энергии оптимизма, свойственного переселенцам и вообще непоседам. Люди ехали на новые территории не философствовать, не писать книги или сочинять музыку а — делать дело; строиться, сажать пшеницу и картошку, разводить скот; цель была — улучшить материальные условия жизни. Культура слабовата — так зато  энергична, и для масс доступна, и понятна среднеразвитому человеку, на которого и расчитана. Культура американцев — это культура деятельности и продажи, культура рекламы.  А создать рекламу — так это не привыкать, это дело каждого американца. Америка строилась руками непоседливых, авантюрных, но и расчетливых, мозговитых. Но мозговитых лишь в определенном смысле.
    Чего не отнять у классического, исторического американца — деятеля, предпринимателя — умение работать, и не только руками, с энергией, с фантазией. Не бездумно, до истощения, как азиат, повторять одну и ту же операцию, а, стоя у конвейера, вставить плеер в уши и пританцовывать, или выжить половину цеха, а зарплату оставшимся увеличить на четверть, или же, всё свое состояние поставив на кон и неделями не выходя из офиса, скупить втихаря акции конкурентов,  И не стреляться, как слабак-европеец, в случае временной неудачи.
    Американцам сильно повезло в том, что их государство создавалось практически на пустых землях, хотя кое-где на могилах прежних хозяев этих земель. Две небольшие по современным масштабам войны определили статус-кво владения этими бескрайними просторами. С англичанами серьезно «потолкались». Идеи платоновской демократии, приближенные к современности Вольтером и Мирабо, в Старом Свете не сразу утвердились на крови, пролитой наивными французскими вампирами. Но они прижились на территориях, идеальных для сельского хозяйства и богатых всем, чем только можно — в простом, приземленном значении этого слова. А потом, к удивлению, заработали экономические механизмы, научившие развивать хозяйство теоретически, — с целью, а не только с желанием. Были капиталы, размещенные на новых землях, и было где им прибавляться, и поздно было уже этому помешать. Вообще, везде, где капиталы не выводят за пределы страны, она расцветает. Это полезно было бы понять всем российским деятелям, считающим себя политиками и историками.
    Беснующаяся Европа, протягивающая руки по всему миру – где бы еще хапнуть? – в молодое государство, стряхнувшее с себя присосавшихся было англичан, уже не совалась. Она тратила свои силы, помимо грабежа в колониях, на лечение постоянных внутренних болячек. То войны, то революции; то церкви между собой никак не разберутся, то вдруг какая-нибудь Россия лезть начинает – вот напасть чёрт послал! давить, давить скорее! Америка поддерживала связь с Европой, как предприимчивый сын со стареющими родителями. Потихоньку прибирала под себя океан и наведывалась в Европу, как купец на ярмарку, выбирая и увозя с собой лучший товар. Там его тут же с толком применяли в хозяйстве. Продолжалось все это недолго. Наступил двадцатый век. Америка в безобразном цилиндре, длиннофалдном фраке дирижера и с бабочкой —  явилась в культурное европейское собрание и уселась на место председателя, закинув ноги на стол, заваленный военными планами, проектами и декларациями. И тут же было объявлено Европе, чтобы она училась американской демократии – дескать, в ней-то всё и дело, тут весь прогресс.
    Америка – это часть европейского общества, двести с небольшим лет назад «вывезенная на природу». Этакий пикник, с которого не желают возвращаться, благо всего вдоволь. Слуги приносят. Хочется и дальше давать указания оставшимся — «шоб вы тоже так жили». У Америки были сложности с Англией, — но в ответ на гражданскую войну, устроенную англичанами, Америка ответила завоеванием Тихого океана и таким развитием экономики и промышленности, что остальной мир только охнул, присевши.
    Сложности у американского государства случились в конце 1920-х годов, то есть в то время, когда впервые проявилось «несоответствие» условного мира финансов и реального мира человечества. (Финансы не могут быть реальным математическим выражением производства и распределения материальных благ, поскольку всегда по сути своей являются не системой учета, а виртуальным инструментом наживы, с помощью которого люди стараются получить сами эти блага и влияние над ними). Здесь Америка оказалась наивной перед европейскими дельцами – ее слегка кинули на бирже. С этого момента государство условной демократии вынуждено было придумывать себе реальную тотальную идеологию. Придумать ее было несложно, и она была основана на изначальных отличительных признаках американца – предприимчивости, наглости и ограниченности во всем остальном. Это идея материального процветания и морального превосходства над остальным миром, знаменем которого провозглашено торжество демократии. На самом же деле это превосходство основано на потреблении и перераспределении стягиваемых со всего мира материальных благ и финансовых потоков. До тех пор, пока сохранится существующее глобальное распределение производства, потребления и финансов, — США смогут сохранить свое господство. Но вечно это продолжаться не сможет. К счастью, американцы этого не понимают. Они просто живут своей американской жизнью;  и Бог с ними – это у них и на долларе написано, а значит – верно, и не подлежит сомнению.
    Сценарий входа американцев в любую войну предсказуем до смешного. Англичанам нужно кого-нибудь прихлопнуть, немцам – найти виновника всех бед, – а американцам нужно что-нибудь своё взорвать. «И так шесть раз», как минимум. От испанской войны до ввода войск в Ирак, Афганистан и так далее.
    Американцы, в отличие от всех остальных народов мира, подразделяются не по национальности, а по цвету — black and white, или, как говорят русские, белые и негры, или даже — американцы и негры. В США до сих пор не могут подняться над идеологией расизма, причем в его самом примитивном варианте. По сути говоря — понятное дело, кто основал государство и кто у кого находился в подчинении, но для того, чтобы теперь организовать реально демократическое равноправное общество, начать с чистого листа и сгладить противоречия, нужна продуманная идеология. Ее у американцев нет, как нет у них очень многого важного, и социальное противостояние между американцами и неграми усиливается и разгорается. Из Европы этому, конечно же, помогают.  

         С точки же зрения соцально-философской, негры — это разбавитель в среде догматиков — американцев. Хотя «философию» негров сложно определить и выразить словами; реально и нет её – она не развита, примитивна, но более приближена к реальным желаниям и не несет в себе высоких идей; и "расслабиться, побалдеть, поорать" — это явная противоположность любому догматическому принципу типа "покончить с империей зла", "поднять экономику" и проч. Негритянской философии, в интеллектуальном смысле, — не будет, ибо негры не есть уже отдельно существующее общество Америки. А вот собственная культура у них развивается, и о ней можно говорить в той степени, в которой русские говорят о блатной, уголовной культуре.
    «Рок», «попса», пацифисты, хиппи и андерграунд вообще; рэп, Бивис и Батхед и т.д. – это влияние негритянской субкультуры на американскую… субкультуру. "Догматический" негласный приказ американской политики — "ни шагу без негра!" — повлек за собой некое изменение всей мировой культуры. Направленность американской культуры 40-х — 50-х годов — "развлекись, поработай и снова развлекись" — к концу 80-х — началу 90-х трансформировалась, с участием  негритянской музыки, негритянского поведения, негритянской моральной независимости — в "расслабься", «плюнь на идеалы»! Один европейский деятель «культурологии» сказал, что русские и негры очень похожи между собой. Непохожи мы совсем; но, видимо, для того культуролога мы схожи, потому как — бездельники, люди более естественные и не закрепощенные всяческими моральными ценностями, а также любители "побалдеть" и "расслабиться". К сожалению, русским пока деваться некуда – работать надо, и прийдется, иначе крышка будет, несмотря на все природные запасы. А вот неграм есть куда деться. Пока что есть. Белый паровоз-то тащит. А если нет такового паровоза — негры сами в котле варятся. К ужасу цивилизованного мира. Либерия, Нигерия, Руанда и все прочие. Так что американцы могут и дождаться — похожего.
    В Сингапуре я спрашивал, почему среди многих наций, успешно живущих там и имеющих явно выраженные диаспоры – кроме малайцев и китайцев, там много индийцев, индонезийцев, арабов, и даже латиноамериканцев — совершенно нет африканцев. И получил ответ: у нас нужно много работать; кто не хочет работать, у нас не приживается. Негр психологически — не работник. Это охотник, собиратель и в очень небольшой степени скотовод и земледелец, с небольшим сроком жизни и высокой способностью к воспроизводству и выживаемости в сложных условиях. Преобладание негров среди рабов в США объяснялось не их работоспособностью, а доступностью — не нужно было никаких войн и завоевательных походов, сами друг друга вязали и продавали. Рабство вообще — было везде и всегда, это не "недостаток" общества, а его состояние в определенный период развития.
    Чувственность "американцев" и "негров" сопоставима, но различна. Чувства и желания американца более обострены, но и более уязвимы; кроме того, он их исказил и сократил их употребление прагматическими теориями. Чувства и желания негра более просты, но более естественны, природны. Негр, кажется, более склонен к наркотикам, благодаря своему происхождению и традициям "малых народов", и менее задумывается о последствиях их употребления. Негру куда проще как улыбнуться, так и зарезать, избить, отнять "хорошую вещь". Но сделать какую-нибудь финансовую или бытовую аферу негру сложнее, чем американцу.
    Китаец (вообще, азиат) и латиноамериканец – вот они дополняют в полной мере американский «коктейль» и ускоряют ассимиляцию Америки с остальным миром. Турок и араб переменят Европу, а «цветные» уже давно переменяют, растворяют Америку. Будьте уверены – их гены скорректируют нынешнюю великую американскую мечту о мировой гегемонии. Собственно сами они никакой новой теории бытия не родят, но американскую нарушат. Я не могу предсказать, какой будет Америка через сорок-пятьдесят лет – но за это время на смену нынешнему самоуверенному поколению прийдет другое – более разнообразное. Американцы тупят в политике из-за непонимания мира и уверенности в собственной исключительности и правоте, и поэтому все их «цветные революции» выходят опасными глупостями. В итоге интеллектуальный мир засомневался. Негры и негритянствующие политики  сильно разбавили американский интеллектуальный слой – толерантность дала свои плоды, и проблема видна уже всем.
    Американская культура давит европейскую и прямо противоположна русской. Нету в русской интеллектуальной  культуре ни "развлекись", ни "расслабься", не в этом ее основа. Если европейская культура — это — "задумайся", то русская — "живи мыслью", "уединись с мыслью", "страдай мыслью". А кажущийся по..изм русских – это то самое «гори оно все синим пламенем!»; не от радости это.
    В то время, как я начинал писать эти строки, американцы (ну, как бы в виде НАТО) бомбили Югославию. Попробовали в Ираке – нормально! – и продолжили в Югославии. – Всё окей; никто и не вякнул по-серьезному. Еще через три года – «решение вопроса» с Ираком и плацдарм в центре британского нефтяного анклава. Потом пошли одна за другой «цветные революции» с разными результатами, в каждом случае по-своему хаотичными. И более-менее успокоивший ся в 70-е — 80-е мир покрылся язвами проблем, уже развернувшихся теперь у самых наших границ. Признаюсь, по Югославии я не сразу понял главную причину "наката" на Сербию — что это на Россию и Православие. Понимание пришло через двадцать лет.
    Цель нынешнего американского представления о «мировом порядке» — привести весь мир к тому порядку экономических, политических, личностных отношений, какой существует между США и их сырьевыми придатками. И этот «порядок» — не более чем мир денег, того эквивалента, которым со времен Христа стараются заместить главную христианскую ценность – «возлюби ближнего, как самого себя». И в этом смысле сейчас – время иудаизма. Всегдашняя «политика», «стратегия» иудаизма «в условиях христианства» – это в том числе и замещение неприемлемой евреями Христовой сущности тем эквивалентом, в котором они сильны. Этого американцы тоже не понимают, хотя подозрения на эту тему в прошлом веке у них были.
    «Антисемитизм» – вообще слово, придуманное искусственно. Его смысл подразумевает под собой противодействие семиту, то есть как бы неприятие еврея на национальной основе. Конечно же, это неприемлемо для нашего времени; потому «антисемит» – это однозначно. Это слово – хороший ярлык, затычка для раздосадованной глотки. Антисемит, фу, как не стыдно, а мы-то думали, ай-яй! А это уже – общепринятый моветон, похлеще «дурака», «идиота». На этот образ работали долго, и очень многие. Чаще всего проявление неприязни к евреям – это неприятие не самого еврея, а того, что еврей делает и как поступает. Это обычный бытовой национализм — а то, что евреи отделяют "антисемитизм" в отдельное определение, свидетельствует о том, что другие национализмы им неинтересны, только этот вид. Потому что евреи —  один из самых националистических народов мира. И это нормально — это следствие многовекового развития в условиях национальной, племенной религии. 
    Бог с ним, с иудаизмом; я об «американизме», «американстве». Деньги и деньги, и всё проистекающее от «увлечения» ими – тупость, безличие, безындивидуальность. Хорошо было бы, если бы весь мир осознал тупость, безмыслие американизма. Европа тянется за американцем, как стреноженный конь за коновалом. Западный мир все более отучается думать; он умеет считать, и считает это достаточным…
    Евроамериканский образ мышления среди обычных людей – обывателей, бизнесменов, домохозяек – это оперирование простыми и общеупотребительными понятиями, а также запоминающимися образами, родившимися в недрах масс-медиа. Подсчет денежной стоимости и сравнение выгоды. Роботообразный, аналитический. На смену европейским культурным идеалам прошлого – стремлениям к духовности, красоте, роскоши, силе государства, — приходит стремление к накоплению и ростовщическому распределению материальных благ. Все идеалы замещаются этим. Узнаёте его? И сократов: «познай самого себя» — тоже им замещен. Но изредка среди общеевропейской культурной мешанины проявляется влияние, основа прошлых идеалов. Чаще всего это происходит во Франции и Германии; эти две страны вместе со Скандинавией сейчас и сохраняют сейчас собственно «Европу». Удивительно, что почти не происходит больше в Италии. Итальянскую культуру придавили в постоянной борьбе за первенство Франция с Германией; к тому же Италия вся держалась на римской церкви, и с духовным опустением, рационализацией Ватикана ушло то, что составляло духовную основу Италии. Италия не испытала ни прямого разгрома национал-социализма, ни коммунистических экспериментов — но вторая мировая война ее сильно подкосила, искусственная стимуляция экономики при режиме Муссолини  — почти разорила, а карикатурный образ внешней политики при упомянутом персонаже — дополнил дело. Растворилась Италия в футболе и мафиозных диаспорах. Последним всплеском ее культуры были болезненно-надрывные фильмы Феллини, Пазолини, Бертолуччи.
    А Испании самой по себе и не было никогда в смысле культуры. Ничего собственно испанского – есть что-то французское, что-то итальянское, что-то мавританское, — и все это, салато-винегретное, и есть Испания. Франко-арабо-итальянская пышность дворцов и костюмов всегда была только вещественным антуражем. Над христианской духовной мыслью старательно поработала инквизиция. А южный, горячий темперамент пиренейских горцев, басков, самолюбивых грандов выплеснулся в Южную Америку, нашел там себе не менее горячую индейскую кровь – и эта часть света вскоре стала Латинской Америкой. Вот там теперь и вся Испания вместе с Португалией, или их производное, мало чем связанное с Европой. Пролито немало крови – ну, а где она не лилась? но вот вам достойное развитие «в мир» культуры, которая в пределах Испании, думаю, не разрослась бы.
    Но горше всего, наблюдая закат Европы, видеть судьбу наших братьев – славян. Ведь это и мы их, обнадежив во времена России, затоптали при "союзе". И они, после распада колоссальной и инородной всему конструкции Советского Союза – с открытой душою повернулись навстречу союзу евроамериканскому . Польша, конечно же, первая, по своему обыкновению – торговаться и торговать. Ну, ее первую и купили. Чехия, Словакия, Югославия, Венгрия (которую без особых политесов можно причислить к славянам) в своем нынешнем виде похожи – бизнесовая верхушка, одевающаяся, разговаривающая и старающаяся вести себя по-евроамерикански, и рабоче-крестьянская простота – это «наш брат», воспитанный по-советски, еще веселый и открытый, хотя и хитроватый, — но уже всецело верящий в божественность Америки и НАТО. А что им ждать от России? Два раза мы их пытались втянуть в нашу политическую систему – и рухнули обе системы, и будет ли третья вообще?
    Все деньгами решается и поверяется. В девяностых говорили — продали бы Югославии ракеты, она бы покрепче была — да и денег не было, и нам сделать ракеты было не на что, и политика у нас не уже не та была. Америка за санкции, и мы за них – лишь бы денег дали. Хуже всего было то, что, как оказалось, не было и единой Югославии
    Никогда русские не были сильны по части финансов – не хрен было и соваться. Ну, развернуть самолет над Атлантикой – это по-нашему; — ну, а потом, конечно,  сдали – куда деваться-то? Ну, заняли тогда аэродром, напомнили о себе – но всё это были только напоминалки об ушедшей мощи. Но после Чечни о нас заговорили, после Грузии – примолкли, а после Крыма – заговорили уже встревоженно. Возвращаемся, что ли?
    (Только при этом нужно помнить о том, что Советский союз – это не Россия, а то, что уничтожило Россию в начале прошлого века. А то, что есть сейчас (Эрэфия, это уже третья страна) – это провозгласило себя преемницей Советского союза. Оно и есть его полноправное детище. С его гимном, его мавзолеем — мощехранилищем, с его равными многонациональными народами, и властью потомков советских государственных лидеров и их охранников. Жандармов. Ведь всё то, что сейчас называется «силовыми структурами» — это все жандармы разных видов и поколений).

        Кстати, о жандармах. Если у страны промышленность отстает, экономика зависит от производства и поставок сырья, у власти хрен знает кто, но имеется сильная армия — то как можно эту страну и армию использовать? А как жандармов, наемников. Вот и используют уже — на Ближнем Востоке, в Африке. Вот мы говорили о противодействии мусульманскому влиянию. Кто с ним воевать-то будет? ведь воюем, и давно уже. Мы и будем.       

        Американцы, несмотря на экономическую мощь, вряд ли могут считаться великой нацией, и не только потому, что не обладают в достаточной мере признаками нации (язык, культура, история). Винегрет не есть кулинарное чудо. Великая промышленность не есть великое общество. Нация, всемирно рассуждавшая о сперме своего президента, не может быть великой. (Сексуальные подвиги тогдашнего "первого лица" были восприняты российскими мужиками: «человек!», «есть мужик у Америки!» Да какой там мужик. Робот. Масон, бессмысленный робот-строитель, с роботосупругой и роботолюбовницей. Впрочем, это относится и к его предшественникам, и к продолжателям.

        "Либеральные" американцы не хотят видеть разницы между представителями рас и наций, между мужчиной и женщиной, между нормальным сексом и его переверсиями, между высокой культурой и массовой, между правдой и "полезной" ложью, — и в итоге, между умными и дураками. Это непонимание и есть основное качество дурака. У американцев даже нормальных имен нету, — они либо сразу дают детям, короткие клички, не задумываясь об их смысле и значении, либо укорачивают их для удобства произношения, так и не догадываясь с возрастом о значении имени человека. И вот, страна всяких "Ников", "Биллов", "Баззов", "Джебов", "Бобов", "Бучей" и получается таковой вот… великой.

        Американцы молчат, изничтожая тысячи людей, и немедленно поднимают гвалт, когда гибнет десяток американских солдат. Значит, есть для них различие между понятиями «американец» и «не-американец». Мне кажется, в «остальном мире» этого не только не хотят, но уже и не могут заметить. Вообще, хотя политика и лжива по сути своей, но все же выработанные в Европе к ХIХ веку правила дипломатического общения, хотя, конечно, не предполагают рыцарских обязательств, —  все же не настолько циничны, чтобы говорить о своих союзниках и противниках диаметрально противовоположные вещи по одному и тому же поводу и открыть лгать в своих интересах, не задумываясь о том, какое это впечатление может произвести. Открытая публичная ложь во имя сиюминутных интересов никогда не была традицией уважающего себя аристократа. 

          А что такое, собственно, говоря, американский президент? Дурачимый мир думает, что от президента зависит американская политика. Но он – ее лицо, а не мозг. Точнее, маска. Ее можно менять раз в четыре года. Надоела – смени очередного "Ника" на "Билла". Или, в крайнем случае — раньше, как  с Кеннеди или Никсоном. А вот очередной Буш имел имидж дурня, но почему-то благополучно отсидел два срока, и «отсидел свое полностью», и когда его заменили и свалили на него 11 сентября, Ирак и проблемы мировой экономики, то весь мир радостно завздыхал – ну теперь все будет по-новому. Не стало. Стало так, как было реализовано новым управленцем, неизвестно где взятым и для прикола – чернокожим, с якобы мусульманским происхождением и еврейским именем. Тоже два срока. Значит, все нормально, «устраивает». А вот не устраивает выигравший выборы новый прикольный кандидат — кланы, ведущие управленцы не могут между собой договориться, и это тревожит, это беспокоит. В нормальной стране, не собирающейся окунаться в революции и передел власти, такого быть не должно.

    Пропаганда американцев, непонятно для них самих, как, — постепенно оборачивается против них. В ее масштабах также видна их государственная глупость. Чем больше масштабы, тем она виднее для нас. Они могут охмурить европейца своей очередной истерией, повернуть его мозги, заставить быть похожими на себя. Европейцы давно уже стали рабами цифр и информации. Их негибкая, компьютерная память воспринимает штампованные американские файлы порцию за порцией, и они записываются «поверх» личного сознания. Советская военная угроза сменяется образом нищего, неотесанного и запуганного русского, не видавшего благ цивилизации, а через несколько лет – «русская мафия», торгующая ядерными боеголовками, как морковью, и снова военная угроза, а теперь уже и проклятые "царизм" и "рабское самосознание". Самое интересное — они и нам самим всё то же самое стараются подать под тем же соусом – мол, вы не знаете, какие вы, а вот мы вам покажем – ну-ка, посмотритесь в наше зеркало!

       Ничтоже сумняшеся, американцы распространяют свое законодательство на весь остальной мир, не замечая, что это возбуждает в нем все большую неприязнь.
    А русские еще не разучились жить своим умом, и предпочитают чувствовать и оценивать себя такими, как есть. 
    Даёте нам фильмы про нас? Да вы не можете запомнить ни одной настоящей русской фамилии. У вас все обыгрывается с такой тупой и чванливой серьезностью, что это никак не может быть серьезно воспринятым. Даёте рок-музыку? Хорошо, мы будем петь под нее наши песни, наши мысли. Даёте «поп»? У нас это будет – попса, «музыка поп». Рэп, степ? У нас будет – стёб. Фильмы с удовольствием их посмотрим и даже свои снимем по-вашему, но это будет уже не ваше. Всё это будет наше. (А там ведь не один отдел собирает статистику об идейном влиянии их культуры на нашу молодежь). Вот – Бивис и Батхед. Да мы по уровню цинизма вас переплюнули лет шестьдесят назад. Бивис и Батхед – ничто по сравнению со мной пятнадцатилетним. Но до сих пор для многих россиян Бивис и Батхед – это символ молодежной Америки. Точнее, ее белой части; сейчас-то пожестче дело пошло.
    Девятое мая, Москва, Поклонная гора, начало двадцать первого века. Двое вертлявых школьников подходят к символической мемориальной доске (представьте себе гигантскую территорию Парка Победы и бронзовую плакетку размером меньше коробки из-под торта — вмонтирована в землю на уровне щиколотки! дар американского народа), на которой изображена встреча на Эльбе; один из них ставит на нее ногу и говорит во всеуслышание:
    - О, круто! Американцы козлы!
    И хоть выросли у нас стада Бивисов и Батхедов, рэперов, скинхедов – но вы козлы, и всё тут. Вот и весь ваш мировой порядок.
    К счастью, не все американцы козлы. (Еще лучше, что не все козлы – американцы).

    (А, собственно говоря, «чего они все лезут»? Ведь не Америка первой проявила стремление к всемирному господству – она только довела его до нынешних масштабов. Мы часто забываем колониальную эпоху с Англией в роли «главного Чингисхана», а до неё – Испанию, Португалию; арабов, монголов, римлян… несть им числа. Что ж не сидится народам на своих насиженных местах? Почему вообще каждая нация стремится к распространению своего влияния на окружающий мир и реализации  соответствия мира своему представлению о нем?
    А вы сами подумайте, почему – в каждом конкретном случае. Не первый день эту книгу читаете. Начните с чувств конкретного человека. Представьте себе, насколько вы сможете, его эпоху. Подумайте, чем он жил, что видел и слышал, что он мог чувствовать, какими идеями руководствоваться. Вспомните исторические документы, произведения литературы, живописи, музыку. Подумайте о географии, природе, исторических названиях; представьте себе замыслы и идеи, которые могли зарождаться в этих условиях. Естественно, религия, вера, традиции. И так и формируйте свое личное представление. Интересные выводы – гарантирую. Кто-то скажет – фантазии. Конечно, все это субъективно. Но, с другой стороны, разве это более субъективно, чем бездумно получать сведения из учебников или исторических романов, а тем более современного журналистского фэнтэзи? В любом случае вы понижаете степень субъективности – вы «нарабатываете» свою субъективность вместо чужой. Так будет ближе к объективности — истине в истории.
    Вместе с вами, так же субъективно, работали и работают миллионы людей, специалистов в различных областях человеческой деятельности. Не все они «заказные сотрудники»; среди них много тех, кто так же, как и вы, стремится к истине, к всеобщему познанию и пониманию. У вас есть все возможности, — несмотря на скептицизм и недоверие ко всякому мнению, охватившие в последнее время весь думающий мир – ощутить свое участие в поисках. Мы все формируем и корректируем «базу данных», которая растет непрерывно, и, дай Бог, — будет расти вечно.
    Вообще, нужно все время готовиться к вечности).

       Россия вместительна не только размерами, но и душой народа. И мы всё вместим, чего в нас ни слей. Мы всё уже прошли и ко всему готовы. Самая хреновая шестая часть суши – наша. В нас Восток противостоит Западу, а Запад – Востоку, и при этом обе стороны нормально уживаются. Мы не евразийцы никакие. Мы и евразийство сами выдумали – придумали название нашему положению. И мы всегда были такими; мы не промежуток между Европой и Азией, а народ, живущий и тем и другим. У нас в Европе корни пущены, которые никак не отсохнут (славянство), а Азию мы переделали наполовину. Ну и что вы с вашей компьютерной цивилизацией? Съедим и ее, давайте. «И веревочку давай».
    Но все-таки нам приходится гнаться «за ними». Уровень монетарно-технической цивилизации сейчас определяется «ими», а нам приходится тянуться к этому уровню. И не всегда получается. Рационалистический подход к производству труднее дается нам, чем роботизированным европейцам. Например, производится в России линолеум по технологии, разработанной в Германии. Естественно, на немецком оборудовании и в максимальной степени из привозного сырья. В России также имеется подобное сырье, но степень этого подобия не позволяет его применять – ну не выходит такой линолеум, и всё тут. Европейский стандарт качества, чистоты продукта превышает «наш». Да, по тому линолеуму, который получится из "наших" компонентов, можно ходить, и ничего. А если он будет сделан еще и на "нашем" оборудовании – тоже можно ходить (но… недолго). Мы могли бы быть удовлетворены «нашим» качеством товара, если бы не было «их» качества. Но «их» товар более приятен, приемлем для нашего восприятия – для зрения, осязания, обоняния. И мы покупаем «их» товар, «их» оборудование, «их» сырье, и, таким образом, зависим от «них». Это техническая сторона. А монетарная – ну, тут понятно. Но это еще не всё. Хоть мы получаем «их» стандарты и «их» оборудование, мы пока не в состоянии получить «их» отношение к процессу производства. Для западноевропейца работа главнее, чем для русского. Он рассматривает ее как органическую часть своего существования. Он взаимосвязан с работой. Если он рабочий, то не допускает мыслей о том, что можно схалтурить, отвлечься на разговор, забыть о какой-то мелочи в процессе работы; чего-то не добавить, не довинтить, недосказать коллеге. Если он инженер, то не станет самовольно вносить какое-либо усовершенствование или упрощение в процесс производства, применять непродуманные идеи. Если он организатор производства, то вкладывает все свои способности в то, чтобы максимально использовать производительность рабочего, при этом не упуская из виду удобства его труда, эргономику, психологию. Жизненные интересы рабочего, инженера и организатора в Западной Европе, Америке — в гораздо большей степени, чем в России, систематизированы в направлении деятельности, ориентированной на создание и накопление материального благосостояния. 
    Что касается отношения к труду и производственной дисциплине восточноазиатских «экономических драконов», то оно другое, хотя и столь же, если не в большей степени, эффективное. Они действительно трудятся с драконьей энергией. Причины этого в исторических традициях, выраженных в виде конфуцианства, синтоизма, декларирующих безусловную покорность системе власти, установленному порядку, иерархии; да и во всем образе жизни этих народов – в постоянной перенаселенности территории, при которой средства к жизни может обеспечить постоянный интенсивный труд, — отсюда и способность к «выездному» существованию среди других народов (восточноазиатские диаспоры в развитых странах). Им свойственны неприхотливость, минимум благ для существования. Причина этого та же – жизнь в стесненных условиях.
    По сравнению с русским, славянским мировосприятием, и на Западе и на Востоке, и там и там — разные направления  развития индивидуальности. В отношении присутствия на работе, западноевропеец (американец, что одно и то же) выполняет функцию системы, азиат выполняет функцию выживания, русский выполняет повинность. «Взять тот же линолеум»; ну, далось вам это качество? ну, ведь говорят вам – можно ходить и по линолеуму похуже, а то и по доскам более-менее ровным. Это что, принципиально? Вам намного хуже живется, если вы ходите по дрянному линолеуму или же по дощатому полу?
    А это – отношение не просто к своим обязанностям, но к мироустройству в целом. Для русского работа, которая обеспечивает выше его личного прожиточного минимума – бесполезно потраченное время. (Но, однако же, этот прожиточный минимум для русского включает в себя и водочку-пивко, и шашлычок. И еще машинку, чтобы побыстрей выбраться из этого мерзкого города – на природу, на речку, к елочкам и березкам. И с друзьями, вообще-то – а то какой же смысл шашлычка с пивком? Ну, и так далее).
    Конечно же, в смысле общей системы, государства, цивилизации, — это неправильный подход. Если сейчас принято так, что: время – ходить по красивому полу, ездить на быстрых автомобилях, перемещаться по миру на надежных самолетах, — то правильнее соответствовать этому времени. Но главное ли это для самой жизни по сути? Еще Монтень говорил о том, как много в мире вещей, без которых мы можем обойтись. А насколько их стало больше сейчас? Никто не утверждает, что все это не нужно. Но есть — нужнее.
    Мне хочется глубже понять, почему мы такие, как есть, с учётом и без учёта семидесяти с лишком лет вытравливания мысли и самосознания. Надеюсь, что это не было катастрофой, а это – пройденный крестный путь через страдания к вознесению. Горжусь тем, что я русский; горжусь легко и просто, без всякой чванливости. Я чувствую и знаю, что легко вмещаю все «западное», как это сейчас употребляется в обиходе. (Стыдились бы греки, латиняне, галлы, кельты, саксы, узнав, что все они превратятся в евроамериканцев). Все мои душевные проблемы – вне, как говорится — «западного», они глубже и важнее. В том лишь беда наша, что неопрятны мы и несобранны. Ну, а какими нам быть после всех этих исторических экспериментов? «Минус семьдесят» (лет), «минус шестьдесят» (миллионов), «минус интеллектуальный класс» — после этого долго нужно подниматься. Но в очередной раз нам даны возможности перейти от нынешнего нашего состояния к желаемому.
    Отличие русской мысли от западной – это «от себя», «от личности», в противовес мысли «от внешнего».
    Наша нынешняя отсталость по сравнению с Западом, часто – лень, тупость в массах, пьянство, по..изм – не есть достижения по сравнению с западным монетаризмом и технократией. Не считаю все это и оправданием того, что отстаем от общего «прогресса». Но, возможно, даже само «отсталое» наше состояние в какой-то мере оберегает нас от него. Не вымереть бы только – вот в чем опасность!

    Не пора ли нам повернуть в сторону Индии и Китая? А то они уже давно смотрят на нас – серьезно и строго… И ведь много, много их; и они не только еще не сказали своего слова в современной истории, но еще толком и не начали говорить…
    Индийцы – все-таки они добрее американцев и европейцев. Хотя доброта эта несколько иного происхождения, не христианского. Много в ней, на наш взгляд, покорности миру. Но нет той всеуничтожающей гордыни, что так нам свойственна. А вот Китай… там есть она. Но Китай – деятелен, а нам так не хватает этой деятельности! И там и там совершенно нет  — личности; причем в Индии она особенно и не нужна, а в Китае, вообще на южном Востоке, при проявлении таковой она мгновенно возносится в культ (видимо, это плоды смешения христианского влияния и азиатских клановых традиций). Но, может быть, мы добавим деятельным китайцам нашей хитро-добродушной самокритичности?
    Но в настоящее время, я думаю, Китай и вообще Азия несут в себе угрозу нашему духовному совершенствованию.
    Китай, и Корея, и Япония, и другие, пока еще «спящие драконы» имеют в себе мощную потенцию рабски-бездуховного труда без философской мысли. Воспользовавшись духовным ослаблением, американизмом перерожденной части христианства, монетаризмом, замещением духовных ценностей денежным эквивалентом, страстью к материальному потреблению, — они направили эту потенцию в дело и реализовали производство предметов потребления в «потребных масштабах». Евроамериканцы придумывают новые виды материальных благ и развлечений – азиаты их тут же производят, и получают значительную часть прибыли. Пока они не имеют экономического влияния на мир, благодаря тому, что его рычаги принадлежат международной финансовой мафии – но они их могут получить. «Прорвутся» они, «нарожают». И что тогда? А тогда весь мир будет роботизироваться с еще большей степенью, нежели сейчас, и, возможно, переживет всемирную культурную революцию сродни той, которая уже произошла в Китае (и в Японии, Корее), с теми же методами и схожими результатами. У них нет духовности, нет иррациональности мышления. Не стоит думать, что они ничего не предпримут для исправления такого «положения мысли». Но они могли бы взять хотя бы немного от нас, русских. А мы пока молчим, мы почесываем башку с похмелья; мы пока грабим самих себя, а показателем жизненного блага считаем рост экономики. «Удвоение ВВП». «Повышение пенсии до уровня удвоенного прожиточного минимума». Такого уровня ориентиры. Да когда же перестанем вестись на эту жвачку для мозгов?
    В 2010-е страна стала заворачивать в патриотизм, прихватывать территории под свое влияние – но и впервые напомнила о себе западным управленцам, которые привели нас к этому своим бесцеремонным нажимом. На момент написания этих строк непонятно, чем это обернется – действительным укреплением русской государственности или же ремейком советской идеологии.

        Для меня (и вероятно, как для большинства мирового населения) оказалась удивительной степень немедленного объединения "коллективного Запада" против России — санкции, запреты, военная помощь Украине, попытки изоляции России и самоизоляция от неё. Мне думается, здесь в основе прежде всего — идейно-чувственные мотивы руководящих кругов — "недодавили!"; "их же нету уже давно, как так?", "опять???". И все же помнят историю, каждая держава своё. Мы ж всем наваляли в своё время и в любом состоянии. Всем. Кого-то отбили, кого-то придавили, кому-то указали, кого-то создали… В перманентном историческом процессе междусобойных войн наций и государств — "всех против всех" — Россия занимает одно из ведущих и заслуженных мест. И будет занимать. Конечно, ничего "хорошего" в этом процессе нет. Но такова реальность. 

        И через полтораста лет вспоминается пресловутое идейное противостояние "славянофилов" и "западников" . Логическая победа славянофилов понятна после 1917 года, но это еще не всё. Ошибка "западников" не в том, что у России не получается копировать Запад с его идеологическим и моральными ценностями, а в том, что Западу Россия не нужна; не нужна принципиально, и этого многие у нас еще не поняли до сих пор. Ну, ничего, теперь поймем. И для тех, кто во время гражданской российско-украинской войны Россию покидает — это выбор не только идеологический, но и социальный. Тому пример уже имеется — русская эмиграция начала прошлого века полностью растворилась в западном мире, практически на него не повлияв. А ведь это была элита совершенно иного, несравнимо более значимого государства — так что же говорить о нынешних "релокантах"?

* * * 

    Ломброзо утверждал, что народы гор, живущие в теплом климате, имеют больший процент гениев и, соответственно, по его убеждению, сумасшедших. Эти выводы не бесспорны, но народы гор, как правило, более импульсивны и более воинственны, чем люди на прилегающих территориях. С чем это связано?
    В горах оказываются племена,туда загнанные, по каким-либо причинам не нашедшие себе места на окружающих равнинах, переселенцы и кочевники, племена-непоседы. У одних кочевые традиции, у других поиск новых путей выживания. Племена-переселенцы гораздо более активны, (пассионарны, по терминологии Л.Гумилева), чем оседлые народы. Но у них, как правило, низкий уровень развития, они «недоземледельцы». Часто они кормятся за счет народов, живущих рядом, на предгорных равнинах.
    Горный рельеф создает условия, когда рядом могут оказаться народы с разными языками, верованиями и традициями. Не хватает территории, пропитания. Я не раз бывал на Кавказе, общался с многими "лицами кавказской национальности", но жизненный вопрос пищи, просто банального пропитания — я впервые понял, посмотрев осетинский фильм про абрека, который поехал в долину, где живут другие народы, покупать хлеб. Или, точнее, воевать за хлеб. В горах его выращивать не очень получается. Не привез хлеба — лучше не возвращайся нет смысла, есть нечего. Осетины — это северный Кавказ. Когда переходишь главный кавказский хребет и стоишь одной ногой в России, а другой в Грузии, то «российская» нога стоит на осыпающихся камнях, а «грузинская» – на теплой травке. И с северной стороны — холодные озера, ледники и относительно пологий, разрушающийся склон практически без растительности, а с другой – крутой, более устойчивый склон, покрытый травою, и веет теплом от близкого солнца. А там пониже уже и деревья видно, а еще пониже растет всё – и кукуруза, и лоза виноградная, и картошка. И с северной стороны живут карачаевцы, черкесы, чечены, осетины, а с южной – мингрелы, абхазы, сваны, различные грузины. Кто знает Кавказ, тот знает и разницу между характерами «северных» и «южных». Конечно, и у «южных» кавказцев те еще характеры и та еще история, но воинственность различается сильно. Природа радушнее – полегче и характеры.
    История человечества достаточно кровава и отличается от сладких сказок про культуру, просвещение и развитие демократии, которые предлагают нам многие историки. Прежде всего – это война, насилие и соперничество. Дарии и Македонские, Балдуины и Адальберты, Чингизиды и Тимуры, Кортесы и Наполеоны – основные фигуры хроники исторического бытия человечества. От каннибальских отношений неандертальцев и кроманьонцев до новейшей истории не так уж и далеко. Раз уж заговорили про кавказские народы, обратите внимание на доблестные идеи вайнахских героев; типичные для многих племенных воинствующих народов – таких, как курды, албанцы, пуштуны, тамилы и т.д. Будь мужчиной, убей врага, возьми добычу – вот смысл жизни. Земледельчество изменяет такие взгляды – «к земле поближе», оно несравнимо продуктивней и позволяет сделать жизнь более предсказуемой. Когда воинственный народ оседает на земле, увеличивает свою численность,  он постепенно начинает осознавать, что прелесть человеческих отношений не только в соперничестве – есть еще дружба, любовь, красота, — что, в сущности, и есть культура, — тогда он получает умиротворение, — как это видно у грузин, узбеков, индусов. Наслаждение не-войной, спокойствие семьи, народа возводится в основу культуры. Застолье, уважение к гостю, песни и  баллады… «Экономически» это называется переходом к оседлому образу жизни. Тут не обломки великих империй и память о доблестных князях, а банальное земледельчество после кочевничества, охоты. Это – «всех касается», всех народов с культурами великими и не очень.

    Советская национальная политика предусматривала создание индивидуальных культур таких народов при постепенном их слиянии (в основном за счет русских), и постепенное подтягивание до уровня государств с более значительными культурными достижениями. Но с распадом большого государства «великие малые народы» вспомнили о юртах, мотыгах, кровной мести, о враждебных народах (или же оккупантах), драконовых законах и прочих атрибутах их собственных «автономных» культур. Русских попросили с вещами. Или без вещей. Это стандартная картина становления независимости в бывшей колонии. Ну, ладно; что случилось, то случилось — а нам в России надо вспомнить и о русской культуре – нам ее сильно недостает. Но не о той культуре, с вышитыми рубашками, вилами и войной со злобными угнетателями — о художественных произведениях, науке и политическом устройстве ведущей мировой державы. 

    Горцы и сами по себе находятся в состоянии перманентной войны, а тут еще супердержавы лезут со своими амбициями. Ничего хорошего из этого не выходит. Тому пример и Кавказ, и Балканы, и Афганистан, и прочие «возвышенности». Красивы горы, и богаты всякими полезностями, и важны стратегически, а не усесться на них; — как на осиное гнездо.
    Горы влияют на характер любого народа — мусульманского, славянского, европейского. Даже буддисты, которые якобы залезли в горы для уединения и созерцания — тронь только их, и обнаруживаются всяческие Шаолини.
    Сродни по воинственности горцам и жители джунглей — самые кровожадные и беспощадные жители планеты. Но они быстрее поглощаются крупными цивилизациями из-за слабости этих народов, как физической, так и моральной. В отличие от горцев, живущих на более-менее открытых пространствах, жители джунглей воспитаны нападать из-за дерева и куста, прятаться, хитрить. Так они жили тысячи лет. Силы физической тут особенно и не нужно. Джунгли, в отличие от гор — дом родной, здесь всегда найдешь какой-нибудь банан или корешок; можно даже без огня обойтись, что-нибудь отморозить невозможно. Но — численность народа должна быть ограниченной, в пределах природных ресурсов. Поэтому жители джунглей и не достигли уровня жизни и мысли больших народов. Зверства же их хоть и ужасны, но, кажется, более беззлобны, так как более физиологичны. По верованию лесные люди либо "анималисты", либо недавно были таковыми, по образу жизни просты, как их боги, а поэтому легко, как, к примеру, крокодил леопарда (родственники, соседи, по понятиям африканца), убивают незнакомца из засады, не спрашивая, кто он такой. А то он сам еще убьет первый или убежит, что тоже плохо — еда убежала. Резня в Центральной Африке — это атавизм борьбы за существование и территорию. Геноцид Пол Пота "более естественен", чем гитлеровский, прошу прощения за цинизм, он "более понятен" в условиях перенаселения и нехватки пищи. Но Варфоломеевская ночь, резня турками армян, тем более взаимная резня хорватов и сербов, — страшнее. Разве не удивительно, что на более высоком уровне «цивилизации» — религия, мысль становятся причиной или поводом для убийства?
    Не стоит обольщаться иностранцу в чужой стране. Его, как в чужую семью, никогда не примут полностью, и только его потомкам есть на что надеяться. А если он еще и отличается внешне от коренных жителей этой страны, то он всегда будет на виду. Комплекс неприятия чужака, инородца основан и на природных чувствах "аборигенов", и на исторической памяти, и на духовных традициях. Никогда «чужак», кем бы он сам себя не считал, не будет равноценным представителем этой общности. Он может убедить в своей "равности" себя самого, но он не сможет обмануть подсознательное, инстинктивную осторожность в обращении с ним.  "В случае чего" моментально всё нехорошее всплывает.  Да и сам «чужак» не может заместить в себе свое отношение к общности — либо это покорность ее законам и обычаям, либо неприязнь, либо преувеличенное преклонение, либо подсознательное неуважение, либо напряженная осторожность, либо неверие в то, что тебя вполне понимают. Общая ассимиляция человечества неизбежна, как время. Но пока еще это время – не завтра. И «по ходу» ассимиляции надо постоянно «сверяться» – не случилось бы ассимилироваться «под кого-то» — по типу индейцев в Америке или славян в Германии.
    Нужно стараться понимать любой народ, и нужно не сентиментально, но аналитически вырабатывать политику общения различных народов. Нужно понимать их идеи-чувства, и по ним подходить к сближению, а не лезть со своей меркой, не указывать и не насаждать бездумно свои порядки. (Не говорю, что не нужно насаждать; нельзя насаждать бездумно!) Политикам, управленцам нельзя давать волю; их нужно периодически тыкать носом в реальность, а иногда и встряхнуть за шиворот, как заигравшихся детей: не тронь, не тронь этого, паршивец! посоветуйся вначале с людьми!..

* * *

    Многие выдающиеся писатели, философы «спотыкались» на одной и той же идее: как нам обустроить государство… Они старались завершить ответом на этот вопрос свои лучшие произведения, которые считали целью своей жизни. И чем же это вышло? да вот – ничем не вышло. Люди недоумевали, чиновники посмеивались, политики уважительно издевались. Журналисты — и те не замечали! Да почитайте сами – Гоголь, Розанов, Солженицын… о Плеханове, Чернышевском и им подобных уж и не упоминаю. Фантастически–романтичные теории Гоббса, Мора, Кампанеллы и прочих всё же дали отдельные направления для последователей, но так и остались теориями, степень нереальности которых сейчас понятна. Может быть, Платон — счастливое исключение; Платон и считается основоположником теории государства. Но теоретическое идеальное государство Платона лишь оказало влияние на умы политиков и философов, и не явилось примером ни одному реальному государству. Платон – величайший, общепринятый, «античный», а что там — Гоголь, Солженицын? Их рассуждения о нашем государственном будущем понятны сердцу, но несоразмерны с политической реальностью. Они рассуждали, как люди, а государство чуждо индивидуальности. Оно противоположно ей по сути; оно – сложившаяся форма общества, подобная кристаллу из однородных атомов. Развитая "с лишком" личность нарушает, портит эту структуру, словно инородный элемент. Чем ярче индивидуальность, тем более неприемлемы ее идеи в сравнении с общими критериями жизни «народа» — во всех смыслах этого слова, — будь даже эти идеи великими. Философы и художники ищут человечность, а государству важна экономика. Они ищут душевность, а государству нужна цензура. Они ищут пути творчества, а государству пора менять общественный строй. Да уж, поистине, высшая мечта талантливого пекаря – обеспечить весь мир пирогами; умения и знания философа и деятеля искусства лежат в другой плоскости, нежели государственные интересы.

       Вообще, в том, что касается любой профессиональной деятельности — "уступка" государству, "переход на его сторону" — это чаще всего проявление слабости индивидуальности, приспособленчества. Государственный чиновник — человек морально слабый, не случайно в массе своей нечестный, и притча во языцех — рассуждения о его безразличии и вороватости. Наполеон, создатель новой и самобытной государственной системы (у нас Наполеона не особенно жалуют, а он Европейский союз делал за сто пятьдесят лет до теперешнего), говорил о том, что человек достигает высот в жизни, профессии, занятии, пока он руководствуется интересом к этой деятельности, или же соображениями чести, а не материальными благами. Как только человек начинает устраиваться на государственной должности — его независимость продана. Поэтому у Наполеона были планы организации системы государственной службы с минимальными окладами. Собственно говоря, теперь это декларируется во многих странах, где занятие государственной должности предполагает отказ от коммерческой деятельности — другое дело, что это происходит формально и не соблюдается на самом деле. Слаб человек. И Наполеон, что бы он ни говорил, про собственные блага не забывал — не только по объективным, но и по личным обстоятельствам.
    Формы государства – это то немногое, что вообще удалось определить историкам и философам. Но сколько радости по этому поводу, сколько рассуждений!
    По Платону, имеются шесть типов государства, отличных от его «идеальной формы» (утопии Платона), три из которых являются законными, предпочтительными, а три остальных беззаконны и представляют собой неприемлемую форму первых. Эти формы определены по принципу власти: одного человека, группы правителей, большинства представителей общества:
    - монархия – тирания;
    - аристократия – олигархия;
    - демократия – неуправляемая власть (охлократия, анархия).
    Кроме этих форм, Платон определяет тимократию – господство воинов; господство «команды» (в реальности я бы сопоставил это с военной диктатурой); при этом Платон считает эту форму правления наиболее близкой к идеальному государству, как это ему представлялось. Такой подход к идеалу государственного устройства не нов для современных историков. (А чего там — "хунта"). Платон находился под властью преданий, впечатлений от историй, мифов, дошедших до древнегреческой общности со времен поселений народов, предшествующих эллинам. Это были предгосударственные образования, представлявшие собой полукочевые поселения. Их схема традиционна: племя захватчиков порабощает покоренную территорию, частично смешиваясь с коренным населением, частично репрессируя его. На этой территории устанавливается система сбора и распределения дани среди воинов, имеющих определенную иерархию, во главе которой стоит локальный правитель – у нас это известно под названием княжества. Воины занимаются своим делом – войной с окружающими племенами, а обеспечивают их пастухи, земледельцы с покоренных земель, и, естественно, рабы (вот истинные безвестные создатели памятников времен!). Кроме этого устроения, материала для разработки схемы идеального государства у Платона не было. Могли оказать влияние на Платона древние Египет и Вавилон; минойцы; может быть, неизвестные нам североафриканские государства; но, однако, наше нынешнее представление об этих цивилизациях не позволяет утверждать, что в них было что-либо необычное. В поисках идеала государственного устройства мыслитель прежде всего обращается к прошлому — и желание увидеть в прошлом лучшее часто заслоняет его теневые стороны. Это беда любого консерватора. Так и мне, человеку, испытавшему на себе олигархическую форму правления, кое-как преобразованную из тирании, часто представляется идеалом государства монархия. Там, бывает, видится мне государственная идея, иерархическая конструкция, путь к сохранению и развитию религии и философской мысли. Но при этом я склонен забывать о том, что мое место в этой системе не обязательно нашлось бы среди мыслящей части общества. И будь я рабом, крестьянином, солдатом, мещанином — вряд ли я всецело радовался бы своему житию. Тот, кому видится идеалом современная тимократия (военная диктатура, хунта), — конечно, мыслит себя командиром военного подразделения, а не рядовым жандармом, тем более уж не «объектом внимания» этого жандарма.
    И с тех пор, со времен Платона, в общем-то, ничего принципиально нового в области государственного устройства не придумано. «Количественный критерий» власти все тот же: один человек, группа правителей, выборные представители общества. Благодаря масштабам государства и возросшей коммуникабельности возникли смешанные формы, в которых власть колеблется между одним и другим типом государства – это, например, всеми нами теперь любимая президентская республика — «всесмешение» всех видов правления – тут и монархия (президент), и демократия (парламент), и олигархия (олигархи), и диктатурка тут же наготове – только создай ей условия. Вот только аристократии немного. Аристократия,  мыслящая часть народа и основа управления – у нас выбита и принижена, на смену ей пытаются прийти олигархи, жандармы, люмпен, богема, и это замещение лишний раз подтверждает, что эта смешанная, «плюралистическая» форма правления – совсем не идеал, как кажется многим, а обманное упрощение этого идеала. Как всегда, поддаемся иностранному влиянию, и в то же время усиливаем полицейский аппарат для удержания у власти нынешнего клана – всё это уже проходили.
    Леонтьев в свое время также ничего нового не придумал, но до теоретического обоснования новых форм государственности ему не хватило совсем немного. Им была обнаружена универсальная теория существования, и первое, к чему он приложил ее в реальности – это именно государство в его росте, расцвете и умирании. Леонтьев, практически не затрагивая проблем формы государства (чем только и занимаются философы, социологи и политологи) – приложил к нему время. Которым никогда не умел распорядиться сам Леонтьев.
    (В сегодняшней реальности, на мой взгляд – всемирное «вторичное упрощение» форм государственности и «расцветающая сложность» форм общения личностей. Поэтому личность в недалеком будущем «похоронит» существующие формы государственности).
    Во все времена, помимо любой исторически принятой структуры управления, существовала и существует привычная форма взаимоотношений людей по принципу силы и значимости. Пример тому – неистребимый наш воровской «сходняк», «жизнь по понятиям». Во всех сферах жизни, куда не дотягивается государство, неизбежна власть «понятий». Они не сложны и не примитивны. Они – это общепринятые правила жизни, «понятные» всем на уровне чувств, иногда даже и не поднимаясь выше инстинктов. «Понятия» есть право силы (физической, характера личности, влияния на других), и ритуалы и взаимоотношения, вытекающие из этого права. Это жесточайшая форма общественного устройства, существующая в наше время; она близка к первобытным отношениям, примитивная по сути, но никак не по состоянию, ибо проникает во все сферы современной реальной жизни. «Ты парень умный, и дело хорошее задумал, людям нужное; — но ты бабла зашли, однако, а то торчать со своим делом будешь в ж… до самой пенсии и поболе». «И ты хто воще? и хто за тя пишется?» Если «понятия» записать на бумаге и дать им силу закона или руководства, то, в общем-то, они не будут лишними ни в одном регламенте общественного устройства – они могут стать его составной частью, «прижиться» документально, как они и прижились в реальности. Совершенно ошибочно считают «понятия» российской чертой жизни – это все из-за нашего приниженного общественного сознания. Не мы придумали «материальную заинтересованность» (т.е. взятки, мзду), ценные подарки, офшорки, вообще культ денег, чинопочитание, иерархию руководства, политические шарлатанства и спектакли для «людишек". На Востоке это не скрывают; на Западе пытаются скрыть – ну а мы, как нам и положено – пытаемся скрыть, но не скрываем.
    Как бы я ни относился к демократии, приходится констатировать, что это далеко не худшая форма государственного устройства. Но пропитавший демократию в ее нынешней, безличностной форме рационализм, безыдейность, бездуховность, беспринципность я никогда не смогу принять за основу устройства общества.
    Вообще, С.Волков верно заметил, что демократии как таковой в реальности никогда и не было. Это такая идеально представляемая форма государственного устройства.
    Я думаю, что при современном взгляде на историю нет большой разницы между аристократией (олигархией) и демократией (охлократией). Для Платона и его ближайших последователей различие заключалось в происхождении и влиянии правящих лиц (граждане «высшего» и второго сорта). Для нас такого различия не существует, так как формально все люди давно уже признаны равными (а в наших рассуждениях — уникально самоценными). За всё историческое время, охватываемое нашими представлениями, демократии как власти всего народа действительно не существовало никогда; и это было невозможно до сих пор – по причине человеческого неравенства; невозможности быстрого информационного оповещения всех членов государства о его целях; враждебного окружения; противоречивости желаний членов общества. Были либо монархии, либо республики – либо власть одного человека, либо нескольких, с разной долей самостоятельности различных государственных лиц. Причем имелось постоянное тяготение к монархии – единоличной власти наиболее способного во властолюбии человека. Любая власть – это продукт стремления отдельных личностей к господству над всеми остальными.
    Отсюда легко перейти к выводу, что монархия (ну, в крайнем случае, аристократия), является самой логичной государственной структурой. Это — узаконенное желание личной власти. И не случайно длительность существования этой структуры в историческом времени несопоставима со «всем остальным». Проблема монархии — практически неизбежное создание клана родственников, друзей, «лордов», в руках которого оказывается значительная часть собственности – земли, недвижимости, денежных средств, учреждений. Радикальные элементы, стремящиеся тоже получить собственность и власть, начинают мутить воду, создают свои альтернативные кланы, привлекают силы соседних государств. Прогрессивные веяния и политические промахи используются как основа для диверсий, создания недовольства населения,  и структура власти постепенно ослабевает и может разрушиться. Схема падения монархической России обычна и по сути своей ничем не нова.
    «Классические демократии» Греции и Рима на самом деле являлись таковыми весьма условно, в определенных временных и территориальных рамках. Древняя Эллада представляла собой конфедерацию областей и городов (полисов), в которых происходила постоянная борьба за власть различных лиц – царей, тиранов, князьков, аристократов. Каждая из этих областей (полисов) имела историю, начинающуюся с племенных и общинных времен. В каждой из этих областей происходил постепенный переход от родоплеменных отношений к формированию собственной аристократии. Отсутствие единоличного правителя в разные периоды времени и в разных областях объяснялось именно отсутствием сформированной аристократии. (Иногда, кстати, из-за того, что исторические данные основаны на разрозненных и не вполне достоверных сведениях, дублирующих и искажающих информацию, создается впечаление о нескольких правителях или соправителях). Области и полисы вступали в различные союзы, продолжая разрастаться, разъезжаться по всему Средиземноморью и Понту. Объединялось всё это иногда в нестройную команду лишь в случае внешней опасности; при отсутствии крупномасштабных военных действий существовала постоянная усобица. Не говоря уже о македонцах, фракийцах, иллирийцах, внутренние области Греции – Аттика, Коринф, Беотия, Спарта, Эпир, Фессалия – беспрерывно конфликтовали между собой, вне зависимости от беспрерывно меняющихся правителей. Республики сменяли тирании и олигархии. Области и полисы, как считается, объединяла общая религия с центрами-святилищами (Афины, Дельфы), которые вследствие этого приобретали религиозное влияние, политическую силу и, возможно, грабились реже, нежели другие.
    В общем, всё так же, как и по всей  округе – в Азии, на Ближнем Востоке, среди скифских племен – княжества, царьки, временные союзы, усобица. Мы же — ищем во всем этом основы современной демократии.
    Долговременным периодом демократии (причем со всеми вышеуказанными оговорками), наверное, можно считать время с начала преобладающего господства афинской аристократии на большей части Балканского полуострова до подчинения Греции Александру Македонскому. То есть весь период демократии, характерной для нашего «демократического» представления о древней Элладе, укладывается в протяжение V-IV вв. до н.э. Вот такая «выборка». В это же время наверняка существовали сходные типы республиканского государственного устройства в других развитых областях Земли; просто мы мало знаем о них. С определенной степенью уверенности можно утверждать, что они существовали в Малой и Средней Азии.
    Вообще, высочайший уровень мысли в античной Греции при явной несформированности, незавершенности системы политического управления, заставляет подумать о том, что балканский полуостров заселялся выходцами из высокоразвитой цивилизованной области или отдельного полиса. То же можно сказать об этрусках и, может быть, римлянах в Италии. Чувствуются некие «обломки», «отпочкования», «агентура» какого-то внешнего источника. Может быть, в качестве примера, аналога можно привести генуэзские колонии в Крыму.
    Похожая картина государственного устройства наблюдается в Римском государстве. Здесь периодом «классической античной демократии», а точнее, всё же республики, можно считать достаточно мифический период от 509 г. до н.э (изгнание царя Тарквиния) до установления диктатуры Суллы (82г. до н.э). Но в Риме всегда существовала единоличная власть консулов в ходе военных операций (войны и были истинной «жизнью» этого государства) и власть кратковременных диктаторов в критические периоды истории. Как и в Греции, история Римской республики есть непрерывная борьба и война за власть личностей, народов и общественных групп. Само римское государство представляло собой республику только в пределах Италии – протектораты были монархиями или "хунтами".
    Ну, и повторюсь — не стоит забывать о тех, благодаря чьим усилиям часть общества имела время и возможность «заниматься демократией» – о безвестных ремесленниках и рабах, которых как бы не видно в истории. Все колоссы архитектуры, дошедшие до нас, построены их руками. Современные личности ходят среди руин, восторгаясь и рассуждая о политике и демократии — и не особенно заботятся о сохранности этих остатков великих построек, разрушенных их недалекими предками.
    По мере развития познания и самопознания человека, личности – ранние республиканские формы правления все больше уходят в прошлое. Если в условиях родоплеменного союза и последующих форм управления; при языческой религии — реально было выборное управление не столь значительной группой людей, то при условии единого бога, Бога-Хозяина, это стало проблемным. Кто-то ведь должен быть наместником Хозяина здесь, на земле? и эта личность должна олицетворять земную власть Хозяина. И чем больше Хозяин приобретал человеческие черты, тем больше веровали его наместники в собственные божественные возможности. А то и — не верили, но цинично о них заявляли. Размеры государства (прямого управления) возрастали, и оставалось все меньше необходимости считаться с особенностями каждого из подчиненных народов. Крупные монархии подминали под себя мелкие, и этот процесс, с небольшими внутренними потрясениями, продолжился до начала двадцатого века.
    Противостояние и борьба за господство религиозной и политической ветвей власти разгорелась в Европе с пришествием христианства. Преобладание жажды власти над сознанием своей личности превратило историю христианства как религиозной политики в историю политического лицемерия. Вообще, до прихода христианства основой истории можно было считать просто войны одних людей с другими. Но с такими моральными принципами – это уже есть история обмана и лицемерия. Не удивительны проблемы католичества и утрата былой его «власти над умами» – все более познавая себя, человек познавал и суть этого лицемерия, и это отвращало его и от самой религии, а вместе с тем и от веры. 
    Обратимся к светлой для нас части христианства – Православию. Ну, что же, здесь поменьше крови и насилия, но и здесь монархия и только монархия. Новгородское вече некоторые считают формой демократии, но, похоже, реально это была не более чем «свободная экономическая зона», причем все-таки под княжеским управлением и контролем. И — до поры до времени. В православной России и тем более в колонизированных ею государствах – местная власть, политическая и религиозная, имела значительно большие права по сравнению с религиозным давлением католичества. Однако монархия Православного императора (как  в Византии) формально утверждалась на всей подвластной ему территории.
    Республиканская форма государства вновь стала возможной при дальнейшем возвеличении личности; и именно при достижении определенного «порога» ответственности за свою совесть – тогда, когда человек пытается поставить себя со своими идеями вместо Бога. Хорошо это или плохо – трудно сказать. Наверное, это неизбежно. Монархические системы рушатся, но реальной демократии нет, как и не было – есть опять же соперничество личностей в борьбе за власть; но теперь это уже соперничество куда более обширных и смелых идей. Самые демократические государства все же стараются оставить во главе власти одного человека; если это не диктатор, то хотя бы президент. (Да это и просто выгодно — в случае чего на одного человека можно навесить недостатки всей системы правления). Ну, а президент в любом государстве начинает с того, что подбирает команду «своих» – аристократов ли, олигархов ли, это уж как получится.
    Обобщая эти рассуждения, скажу, что любое реальное государство – столкновение желаний лиц, стремящихся к власти, имеет тенденцию к монократии. Вот если бы история государственности это учитывала, то было бы гораздо больше ясности и меньше утопических теорий.
    И снова, и все историческое время — и что до, что после 1793 года (первая «республика») — кровь и кровь, и чем больше людей на Земле, тем больше крови. Ну, вроде бы немного стихло в последнее время… эх, не сглазить бы… (фраза написана в конце ХХ века).
    Интернет совершил революцию в области обмена информацией. Впервые в истории существования человечества информация мгновенно и беспрепятственно, свободно может передаваться по всей территории Земли. Последствием этого, несомненно, будет скачок в развитии мысли и, скорее всего, новый вид государственности.
    Возможность проявления чувственности, мысли, формирования идеи-чувства в меньшей степени зависит от государственной формы правления, чем от культуры и религии. Несомненно, при тирании и олигархии эта возможность меньше, нежели при более мягких формах правления, но не следует делать ошибку и разделять периоды истории на  "свободные" и "несвободные". Приходит время, и «жесткая» монархия становится «мягкой», и произведения человеческой мысли выходят на свет Божий. Конечно, во времена диктатуры мысль, чувство, интеллект — убиваются. Однако после неизбежного крушения диктатуры накопленные знания получают свет. С воздухом свободы они иногда получают большую известность, нежели спустя некоторое время, когда снова возвращается цензура.
    В разные времена государства создавались и поддерживались различными идеями-чувствами. Вообще, государство «в пространстве» – это территория, борющаяся с другими территориями за право существования или же главенства. Государство «во времени» – это люди с их мыслями, желаниями, верой. Так вот, объединяющая идея существования народа, племени, государства – это идея-чувство, и идея главенства – это тоже идея-чувство. По сути своей, они похожи, но разница в их «амбициозности». Идеи завоевания мира (создания собственного государства) Александра Македонского, Тамерлана и Наполеона; идеи объединения земель (главенства, власти над ними) Карла Великого, Ивана Грозного, Бисмарка; идеи защиты своей земли, сохранения привычного, свободного  образа жизни Александра Невского, Брюса шотландского, Туссен-Лувертюра – различны по замыслу и воплощению, но они  и подобные им сплачивали значительные массы людей. Они объединяли  бесчисленных «исполнителей», каждый из которых по-своему ощущал свое дело и место. Желания, традиции, религия – всё это единый комплекс, реализованный в государстве. Суждения об «идее народа», «личности как выразителе интересов народных масс» – примитивны, приземленны, но суждение о том, что идея, рожденная одной личностью, есть идея всего государства – это «грубо», «невежливо».
    Структура общества, так называемая система его права, строится не только на праве собственности, как считали многие (Адам Смит, Маркс и другие), но и  на желании собственности. Государственная система определенным образом упорядочивает это желание. Вот в чем ошибка историков «экономического» направления. Туповаты страницы «Капитала» — но не спешите закрывать эту книгу, а представьте себе реальные чувства людей. Мы обладаем преимуществом потомков – знанием будущего, неизвестного для Смита и Маркса. Ошибка в игнорировании человека (а может, в непонимании человека?) – это ошибка и «капитализма» и «социализма». В первом случае – неоправданное превознесение «социума» над индивидуальностью, а другой случай мы уже упоминали в рассуждениях про вещественно-материальный «эквивалент».
    И. Шафаревич отмечал, что и социализм и капитализм ведут к одному и тому же — «индустриальному обществу», «технической» цивилизации, к отрицанию индивидуальности. Маркс, Энгельс, Ленин, Ротшильды, Рокфеллеры, Березовские и Ходорковские – это «легионеры», воины идеи, а не мыслители. Их деятельность схожа – это не раздумья о человеке, а манипуляции с цифрами и терминами ради определенной потребности.
    Вот, например, понятия меновой и потребительской стоимости, из которых Маркс (не будем уточнять конкретнее, потому что для большинства из нас эта псевдотеория известна как марксизм) начинает выводить теорию прибавочной стоимости. Маркс пишет «полезность вещи», не учитывая, что эта полезность различна для каждого «члена общества». «Сложный труд» – это только «возведенный в степень или скорее помноженный простой труд». (Возникает сомнение в том, что сам Маркс что-нибудь построил собственными руками). «Ради простоты… мы будем рассматривать всякий вид рабочей силы как простую рабочую силу». «От [продуктов труда] ничего не осталось, кроме одинаковой для всех призрачной предметности, простого сгустка лишенного различий человеческого труда…». Конечно, можно абстрагироваться от реального отношения человека к его труду и предметам его труда, представить продукты его труда как отвлеченные понятия и оперировать с ними, как с математическими понятиями (что и делает Маркс). Но тогда не следует удивляться тому, что теория, построенная на подобных расчетах, оказалась искусственной, и после попыток её внедрения в реальность остается только… математически подсчитывать количество обманутых жертв. Вместо пути к царству пролетариата развиваются диктатуры, олигархии, монополии и военные союзы. Мы не издеваемся здесь над Марксом – но он заразил горячие умы нереальной теорией, а все эти диктаторы, олигархи и президенты, во всяком случае, учитывали её наличие при создании вполне реальных государственных систем. Гитлер, к примеру, не воспринимал всерьез Марксову теорию, но понял, что обманутый ею пролетариат, взбудораженный, но лишенный сознания значимости личности, пойдет за тем, кто обещает ему реализоваться  в коллективном создании могущественной новой Германии. Вот и объясним, как; энергию в нужное дело и направим.
    (Вообще, во всех своих работах Маркс анализирует лишь одну часть процессов в обществе – трудовые отношения. Его классовая система построена по этому принципу, и к этому сводится вся система общественных взаимоотношений. Выводы его примитивны, и не могут быть основным законом для общества; — однако всё же стали кое-где, и что из этого вышло – мы видели. Труд и собственность, их распределение, как это всё ни было важно – не есть главное для человека. Не в распределении труда и его результатов кроется закономерность перехода от рабства к феодализму, от феодализма к капитализму и «далее» – основа этих процессов в развитии самосознания человечества, в возвышении индивидуальности, в понимании индивидуальности. Труд остается трудом и собственность – собственностью, а вот желание собственности и необходимость труда — это движители общества. Переход от «рабства» к «феодализму» (достаточно условный в реальности) становится возможен только тогда, когда «раб» как личность поднимается выше к «хозяину»; и только тогда, когда уровень самосознания общества (очень постепенно) поднимается до осознания того, что «раб» – это, в принципе, почти такой же человек – и тогда он получает более высокие права. Без этого – никакая псевдодемократия не даст права рабу иметь собственность и участок земли; и мало кто задумывается о том, что несправедливо – не давать человеку право и возможность иметь собственность и выражать свои мысли. Для этого нужны новые идеи, законы; нужна новая религия, новая вера. Появление буржуа, «капиталиста» – это тоже результат развития самосознания. Накопление богатства происходит своим чередом; но появляются новые знания и идеи того, как распоряжаться богатством – и дворянина (принцип права по рождению) теснит буржуа, бизнесмен (принцип права по собственности и способности ей оперировать). «Сознательные пролетарии» и «пролетарская революция» есть также продукты самопознания – но это дурная индивидуализация, опережающая время, уровень понимания; несвоевременная и непродуманная. Марксизм способствовал хаотической индивидуализации – необдуманны и неоднозначны выводы, а человеческая гордыня тянет и желает – действовать, менять, разрушать «мир насилья»… Из-за непонимания комплекса чувств-идей-желаний — Маркс не оценил значения образования, уровня знаний, интеллекта, и поэтому не смог продумать возможность катастрофичного искажения закономерного процесса самопознания. А последователей много до сих пор. А знаете, когда создадутся условия для наступления чего-то подобного тому, что Маркс называл коммунизмом? Когда главенство «вещественного эквивалента» уступит место главенству самопознания – и только тогда. Если взять из марксизма всё правильное и неоспоримое, приложить лучшие мысли последователей – всё равно это учение останется лишь на уровне распределения труда и собственности – а, значит, на уровне «эквивалента» – но не выйдет на уровень личности. То есть – человека.)

        (Вообще, предыдущий многословный абзац — это теоретические рассуждения на тему идеи марксизма, если его представлять как теоретическое учение — именно так учили наше поколение. Но это я так — разговорился с отвлечениями, а марксизм — это не теория. Это руководство к государственному перевороту, отрицанию упорядоченной государственной структуры, уничтожению ее и переходу к анархии, "взять всё и поделить". Заинтересованной в таком деле может быть только сторонняя, внешняя сила — другое государство, или общество заговорщиков. В этом суть анархии и анархизма. И поэтому пресловутая фраза "марксизм не догма, а руководство к действию", которую мы не понимали, имеет несколько другой смысл — это циничная проговорка политического проходимца.  Которым Маркс, подобно Ленину, Троцкому, Че Геваре, Березовскому, Навальному и несть числа аналогам — и являлся). "Вали актив, пацаны".

    Другой пример приведем, вернувшись к теме этой главы. Известно, что в античной Греции существовало право наследования, по которому имущество отца оставалось старшему из потомков (майорат); и это, по мнению многих историков, обусловило колонизацию и эллинизацию побережья Средиземного и Черного морей, так как греки вынуждены были переселяться с обжитых территорий. Но почему бы грекам не пересмотреть систему  майората, и что бы изменилось от того, что та же собственность делилась между несколькими потомками? Римляне имели другую систему наследования, но также захватили огромные колонии. Вообще, майорат — это обычная система и в развитых современных обществах — и кто-то может переселяться на новые террритории, а кто-то обходится без этого. А у гуннов и монголов, кстати, какое право наследования было? Может быть, дело не в законах, вызывающих желание переселения, а в желаниях, стимулирующих создание таких законов? Не в «целесообразности», а в реальных желаниях? Это же не биология с ее критериями выгодности для существования рода. У человека как личности нет такого количества времени, чтобы подчиняться биологическим механизмам отбора, и тем более нет такого желания.
    Думаю, системы законов – это не гениальные выводы правителей или назревшие потребности общества или государства, а – вначале попытки утверждения желаний отдельных лиц, а затем упорядочения интересов групп общества. Ну, а государства – это объединения либо на основе национального признака, либо права собственности группы лиц. А далее господствующие кланы подчиняют себе окружающих. И так идет реализация желаний собственности и власти. Система, узаконивающая принятый порядок реализации этих желаний, и называется государством.
    Упаси Боже надеяться на государство как гарант сохранности твоих сбережений, сохранения покоя. Не даст оно ни того, ни другого. Кто такой государство? Вот если твои сбережения и твой покой кому-то нужны (например, сбережения – страховой компании или банку, покой – родственникам и друзьям), то есть отвечают конкретно чьим-нибудь желаниям – вот на тех и надейся, с тех и спрашивай. (Если сможешь…) А государство – это смешение огромного количества желаний, упорядоченное главенством идеи-чувства; это колоссальная конструкция из этих желаний, и что ему твой личный покой? Государству твой покой не нужен; желательно, чтобы ты работал в его интересах, поддерживал устойчивость этой конструкции, а не выстраивал ничего своего и не пристраивал к ней. Да, со временем появилось государственное пенсионное обеспечение — вначале для тех людей, которые внесли серьезный вклад в укрепление государственной системы, а потом уж для всех остальных. Но понятно, что это со стороны государства мера поддержания лояльности граждан, появившаяся по мере общей гуманизации общества; пенсионное обеспечение минимально и основана прежде всего на результатах труда за деятельный период, в который человек сам должен это обеспечение заработать. Тем более, что система пенсионного законодательства базируется на основе пенсионных фондов — а это объем денег и механизм, позволяющий себя финансово окупить. 
    Государству не нужны твои сбережения, оно хочет само пользоваться ими. Для того, чтобы сделать твои сбережения государственными, оно использует многие способы, известные нам как финансы, политика, реклама. Что тебе нужно в жизни? Тепло, дом, любовь, одиночество, общение, путешествия. Это твои «душевные ценности». Все остальное – блеск, мишура, пыль. Но государство упорядочивает и оценивает и то, и другое, несмотря на то, что твоё — неоценимо. Оценивает в деньгах или каком-либо другом эквиваленте. И текущая стоимость этого эквивалента – это управляемый процесс, он заставляет тебя забывать о главном и работать для наращивания количества этого эквивалента.
    То, что мы называем инфляцией – это объективный процесс, который продолжается постоянно. Сколько бы ни было в мире ценностей, желание иметь их как можно больше не ослабевает. Пусть у тебя будет гора золота – некий «сосед» захочет вдвое большую гору. Но за то время, что он зарабатывает или крадет эту гору, в мире увеличивается количество золота и количество людей. Стоимость золота – это эквивалент. В мире постоянно увеличивается количество золота, и оно распределяется среди его обладателей неравномерно и практически неконтролируемо. С одной стороны, богатые приобретают золото быстрее, чем бедные. С другой стороны, количество небогатых, приобретающих золото, увеличивается. Каждый, имеющий золото, изделие из него (так же, как и любую другую ценность), стремится повысить на него цену – иными словами говоря, преувеличить его стоимость. Все три эти тенденции должны вести, и ведут, — к тому, что реальная стоимость золота по мере его накопления снижается, а в то же время цена на него растет. Государством принят за основу расчета, к примеру, «один золотой», и если ты рассчитал свои сбережения через «золотые», то их стоимость тоже снижается. Если бедный не обладает действительным эквивалентом (золотом), но обладает документами, рассчитанными через этот эквивалент (деньгами), то ценность этих документов тоже снижается.
    (И если ты рассчитал свои «душевные ценности» через «золотые», (чего от тебя и добивается современное государство, поскольку именно им поддерживается существующий порядок вещей, существующий эквивалент благосостояния), то их ценность тоже снижается).
    Кроме золота, таких эквивалентов много, — это и другие драгоценности, и произведения искусства, и техника, и «государственный престиж». Отметим еще один эквивалент – удобство для пользования, комфортабельность. Этот невещественный эквивалент можно приложить к любому предмету. Поскольку комфортабельность совершенствуется, а желание комфорта остается, то старые вещи менее комфортны и обесцениваются. Иногда это называют «моральным устареванием». Еще есть и «мода» – это реализация желания «нового + не хуже, чем у других».
    Теперь «разделим мир на государства». В каждом государстве приведенные выше процессы можно организовать по-своему, варьируя стоимость эквивалента и его количество. При этом каждый гражданин этого государства, ориентируясь на этот эквивалент как на основу благосостояния, стремится поднять на него цену (преувеличить его стоимость), и каждое государство так же стремится поднять цену (преувеличить стоимость имеющегося у него количества эквивалента). Что же мы имеем в итоге? Постоянное увеличение цены при снижении реальной стоимости. Бедный гражданин вынужден работать на государство ради поддержания стоимости и увеличения количества эквивалента, богатый вынужден «крутиться», для того, чтобы и бедный работал на него, поддерживая и увеличивая эквивалент, и государство находилось в обеспечении и довольстве, также ради поддержания стоимости эквивалента.
    Теперь еще прибавим к этому финансовую составляющую процесса, а именно — желание частных лиц  нажиться, поиметь процент с оборота. Известно, что оборот «ценных бумаг» в мире в десятки раз превышает реальный оборот материальных ценностей. Это отнюдь не способствует повышению реальной стоимости, а способствует росту назначаемой цены – а все цены в их динамике — перед вами, дорогие граждане всех государств.
    «Так что же нам делать, о чем же нам петь»? Все уже сказано, и не мной, и «давно уже не мной». Конечно же, давайте обойдемся без крайностей и радикализма — ничего в ближайшей перспективе мы не изменим. Либо ты работаешь на себя и немного на «эквивалент» (а куда от него денешься? государство – это и люди тоже), либо — на «эквивалент», думая, что на себя. Если для тебя главное – не этот, навязанный тебе эквивалент стоимости материальных благ – ты не затруднишься над этим вопросом, и не будешь томиться, считая уходящие проценты. Радуйся своей жизни, делай ее интересной, реализовывай свои цели и не путай их с целями государства. Понятно, что ты без него не обойдешься, но разницу в интересах – знай, и не жди от него несбыточных благ.

    Государство сильно, когда оно поддерживается общей идеей-чувством; когда идея-чувство ослабевает – всему приходит время – слабеет и государство, и оно распадается под внешним влиянием.
    Вернемся к упомянутой ранее мысли Фромма: история Европы и Америки с конца средних веков есть история полного обособления индивида.
    Но и вся мировая история государственного устройства – это также история обособления индивида, а точнее, развития его личности. Борьба индивидуальности и государства — это не антагонистическое противоречие, всё это к улучшению общества.
    С доисторических времен наиболее волевые и способные люди становились вождями племени, князьями, царями, жрецами–понтификами. Завоеванные и подчиненные становились рабами. В римских сводах законов рабы, наряду со скотом и орудиями труда именуются, соответственно «говорящими орудиями», наряду с «издающими звуки» и «немыми» орудиями. (Не последнюю роль, видимо, играло то, что рабы часто говорили на языках, отличных от языка завоевателей). В любом обществе и государстве люди подразделялись на «высших» и «низших», и такое подразделение было необходимо для того, чтобы последние своим трудом обеспечивали желания первых. И в античные времена раздавались голоса «в защиту прав» рабов, и многие аристократы относились снисходительно к своим рабам; но, конечно, все это было не всерьез: всякий мыслящий человек должен был понимать, что рабство было основой государственного устройства. Кто-то же должен был работать, пока граждане воевали, философствовали, соревновались на играх, утверждали законы и вообще, представляли собой союз свободных граждан. Не стоит делать далеко идущие выводы относительно совести этих граждан — просто «время было такое», «система такая была». Раба иногда можно было законно «отпустить», но не просто отпустить – вольноотпущенник не должен был выпасть из государственного устройства, иногда узаконенный «отпуск» производился для того, чтобы раб мог открыть свое дело и платить процент своему хозяину; или же для исполнения государственной повинности (армия или бюрократическая должность). «Демократия» на волю так просто не отпускала.
    Иерархия в государстве всегда устанавливалась при помощи и посредстве религии. Началом новой веры была личностная идея; через некоторое время «на основе» новой веры устанавливалась новая государственная религия. Часто вместе с падением религии рушилось государство. Падение Римской империи под давлением окружающих народов – это, вероятно, и следствие ослабления централизованного культа латинских богов, становление и укрупнение европейских государств – это и развитие христианства; а грандиозное падение католичества – это и Великая французская революция. (Ленинская революция – это не падение Православия, но в том числе и следствие ослабления религиозности интеллигенции. И, во всяком случае, это результат удара в самое сердце Православия. И установление новой религии — потому что социал-демократы — это религиозная организация, со своим кодексом веры, идеологией, ритуалами и атрибутами).
    В обществе главное — не классовая борьба, а борьба за индивидуальность, за освобождение личности. С течением времени, соответственно росту самопознания человечества, за «низшими» признавалось все больше равенства, «низшие» приближались в правах к «высшим»: рабы уступали место крепостным работникам, затем «свободным» наемным работникам. (Наше время и есть время свободных наемных работников). Работники действительно получали все большую степень свободы, и эта степень возрастала пропорционально развитию самосознания. Во все времена «низшие» всегда имели меньшую возможность для удовлетворения своих желаний, и всегда боролись за эту возможность.
    Но они были обделены не только материальными, но и духовными возможностями. И ни одно из восстаний, не подкрепленное достаточной исторической базой, уровнем развития самосознания, не способно было изменить ни государственную систему в целом, ни определить новый уровень свобод в государстве. Этот уровень свобод утверждался только эволюционным путем. В результате восстания очередной вождь «из низов», как правило, не находил ничего лучшего, как занять самолично и при помощи своих приближенных те самые государственные посты, уничтожения которых он добивался. Всё, дело закончено. Он завоевал те блага, о которых мечтал. И, конечно, правление узурпаторов чаще всего бывало недолгим. «Знающие» систему власти возвращали ее себе.
    В недалеком будущем, когда физический труд будет полностью механизирован, возможно, люди будут различаться только умственными и физическими качествами, но не общественным положением, поскольку желания будут удовлетворяться не физическими силами людей, а действиями машин. По крайней мере, большая часть препятствий для перехода человека из «низшей» части общества в «равную» уже устранена.
    Революции – это результаты попыток преждевременных, необдуманных желаний и идей, рожденных постепенным историческим совершенствованием личности. Все они осуществляются при внешней "помощи", иностранном вмешательстве — так легче, своё рушить сложно. Однако есть в них, конечно, и внутренний смысл, и поступательное движение: революции ломают застоявшиеся традиции, устаревшие нормы морали. Например, после кровавой Великой революции провозглашенные в ходе её идеи – liberte, fraternite, egalite – стали весомыми критериями развития общества и личности. Я не говорю о том, что идеи всеобщего равенства, беспредельной свободы и глобального братства требуют немедленного воплощения – я не дебил и не политик; но идея узаконенного неравенства, навсегда разрушенного этой революцией – в прошлом. Да, я не могу вполне смириться с тем, что «наша» еще более кровавая революция уничтожила Русскую монархию и формулу – за Веру, Царя и Отечество; что при этом были уничтожены могущество и духовное наследие великой мировой державы — но «классическая» монархия не могла существовать вечно в сложившейся мировой системе. Царская семья утратила свою священную значимость, сакральность – для иноземцев, затем и для части русских. Сопоставим ли с Верой и Отечеством – «царь»? Отдадим Богу Богово, а кесарь не вечен, и ему рядом не стоять. Да, «могло быть по-другому», и пример тому – английская монархия; но существование монархической России могло быть только «продолжительней» – но не «навсегда», и как пример тому – испанская, бельгийская, норвежская псевдомонархии. (Закончится и английская; она гораздо серьезней и влиятельнее, чем это многим кажется — но закончится она не тогда, когда перестанет изображать себя как декорацию, а тогда, когда мир осознает паразитический характер английского влияния, его размеры, структуру внешнего и внутреннего управления Соединенного королевства и его анахронизм). Революция – это опережение мысли необдуманными желаниями, это воплощение в обществе губительной идеи-чувства; хорошо было бы, чтобы эволюция предупреждала революции – но сложен человек, а общество, сложенное из людей, многократно сложнее.

    Карл Поппер, произведения которого в свое время были настольной книгой для поколения «молодых реформаторов», хорошо описал со своей точки зрения общественный и личностный смысл каждой из платоновских форм государства. Но вывел он из этого — метод «поэтапной инженерии», то есть метод борьбы с последствиями. Идеей, целью которой казалось Попперу существование человеческого общества, можно считать максимум материальных благ и отсутствие страданий. Но рационалисты не осознают неотъемлемости страдания для человеческой личности. Христианство – это принятие неизбежности страдания. Когда человек сознает, что он – не Бог, ибо смертен, и даже его Бог ради него принял это страдание, как и все другие люди; сознает трагедию конечности существования, — вот тогда он начинает понимать неотделимость страдания от сущности своей. Но что это всё для «рационалиста»? Какие там страдания? не надо никаких страданий. "Работать надо", "блага" надо нарабатывать, создавать "открытое общество" (так вам его и открыли, ага). И вот перед нами, в нашей новой российской истории прошло племя «молодых реформаторов», начитавшихся Поппера и Адама Смита. Всё это мимолетное «маппет-шоу» (вспомним их мудрые, подвижнические лица). Что создали они? Набили карманы, обеспечили будущее своим потомкам, пристроили их в Гарварды, на Канары и Багамы. Кое-кому помогли «в мировом масштабе», убрав из числа соперников мощную страну. И ушли на свалку истории.
    У Поппера понятие личности примитивно, на уровне «прав человека». Он критикует Гераклита, утверждавшего, что люди «обжираются как скоты» и видевшего в этом тенденцию развития общества. Но смысл высказанного в сердцах гераклитовского аллегорического определения — «люди удовлетворяют свои примитивные, понятные желания, вместо того, чтобы мыслить и познавать» — а что представляет собой сама идея Поппера, и разве как раз она не есть предмет Гераклитова негодования?
    Шпенглер, о котором Поппер отзывался весьма неодобрительно (рационалист неодобрительно мыслит о всяком проявлении романтизма), отмечал, что исторический исследователь, незаметно для себя, оценивает прошлое с позиций собственных представлений о мире и критикует историю с этих позиций; ставит перед прошлым задачи нынешнего времени, которые не были свойственны времени тому. Не надо упрекать Платона за то, что он плохо представлял себе идеи демократии.
    Рационалист, как всегда, много на себя берет, считая себя судьей и учителем. Это потому, что он считает разум единственно правильным критерием оценки. У него разум — это профессия, а не дар.
    Два европейца, философа, социолога – Поппер и Шпенглер – сильно различны по мировоззрению. Так получилось, что мне довелось ознакомиться с их трудами последовательно. Поппер – рассуждает вроде бы правильно, логично (много ссылок, осторожных оговорок и отсылок к авторитетам), иногда трудно с ним не согласиться – а не хочется соглашаться. Логично, рационально, но – неестественно. Шпенглер («Закат Европы») рассуждает не всегда логично, произвольно; явно ошибается в построении своей системы, в самом критерии этого построения; его рассуждения субъективны, его иногда уводит от реалий – но хочется, чтобы он был прав. Шпенглер – тоже безбожник; он, к примеру, христианство считал ответвлением арабской культуры; как вера оно его мало интересовало. Но в его рассуждениях видна полная душа, а не паукообразный рационализм. Главная заслуга Шпенглера, на мой взгляд – описание ощущения и смысла времени в истории и проявлений этого в культуре, науке, политике, и на этом он строил свою теорию развития и угасания культуры. Если бы он чувствовал, что главное – не ощущение времени индивидуальностью (Шпенглер плохо ощущал разницу между индивидуальностью и обществом), — а развитие самой индивидуальности во времени, — то его система мироустройства выглядела бы по-другому. Он говорит о чувстве времени в культуре, а это чувство – тоже индивидуализация, это все связано с нашим ощущением себя в мире. Шпенглер сам понимал неполноту своего представления, но не мог найти причину этого. Отсюда, видимо, и пространные малопонятные субъективные рассуждения – это борьба с сомнением, нерешительностью. Но все же влияние Шпенглера на мысль двадцатого века огромно. Всякий последующий рационалист считал своим долгом покритиковать Шпенглера, невзирая на то, что в чем-то ему обязан самим своим рационализмом. Вообще, Шпенглер немец до мозга костей. Сам знал все «натяжки» своей теории, но развил ее до конца. Как истинный немец, он ставил Гёте и, извиняюсь за грубое слово, — Ницше, в авангард мысли. В главном его пророчество все же оправдывается – закат Европы случился. Шпенглер предугадал некоторые детали, но, поскольку он был только немцем, а не полным европейцем, и видел в основном Германию, он не предсказал американского рационализма, пожравшего Европу.

* * *

    Поговорим теперь снова о нас, о русских.
    Сам я по происхождению лишь наполовину русский (это если считать материнскую линию идеально Русской), есть во мне малороссийские корни. Часто «работает» греческая импульсивность; и еще – когда приезжаю на море, вижу море – чувствую, что это моя вторая родина. Но – лишь вторая. Когда в шестнадцать лет я выбирал, какую национальность записать себе в паспорт (украинец или русский), я задумался лишь на минуту. И с тех пор не сомневался.
    Мне хотелось бы здесь написать о том, что я чувствую к своей стране, к этой громадной территории, где душе моей уютно и хорошо, и особенно – в деревне, среди полей, озер и лесов, и белых церквей на пригорках. О своем детстве, о том, как все меняется во мне со временем, но остается – моим; но не только моим, а еще и – всего, — и этих людей, которых я люблю, и этой земли, и этого… места, где я существую и куда всегда тянет меня. Но все это не отразит в должной мере мои чувства. Метафизический критерий оценки — я всё, что чувствую не-русским, всё с русским – сравниваю. И значит – различаю.
    И поэтому вправе рассуждать о русском.

    К. Леонтьев утверждал, что существование отдельных государств и наций составляет картину единого мира в его «цветущей сложности», а наступление «прогресса», слияния государств и наций в однородное общество является процессом «упростительного всесмешения», свидетельствующим о распаде этого мира или его части, о смерти части мира, нации, государства. По Леонтьеву, процесс развития – «постепенное восхождение от простейшего к сложнейшему, постепенная индивидуализация, обособление, с одной стороны, от окружающего мира, а с другой – от сходных и родственных организмов, от всех сходных и родственных явлений». Это – «постепенный ход от бесцветности, от простоты к оригинальности и сложности. Постепенное осложнение элементов составных, увеличение богатства внутреннего и в то же время постепенное укрепление единства». Леонтьев не доказал свою систему мироустроения ни научно, ни философски, вся она – эмпирическое описание, основанное на наблюдении и размышлении, и является только чувственным восприятием, оформленным разумом. Может быть, он считал, что в этом случае и не надо ничего доказывать?
    Мне кажется, что такой образ мышления – это пример русского мышления. Европеец бы всю жизнь положил на то, чтобы разъяснить, обосновать, доказать эту теорию всем, а Леонтьев, как о нем сказал Розанов, — «весь Леонтьев», в сущности, есть – «всё одни разговоры». И еще: «религиозно был совершенно спокойный человек», «в его лице Бог дал доброй Русской литературе доброго писателя. И – только». На склоне лет удалился в Оптину пустынь, не писал больше ничего серьезного; практически удалился от мира; тайно принял монашество. Ленив был? — сказал бы европеец; — да нет, не ленив. Леонтьев имел в себе характерную «русскую лень», какой она видится западному человеку, тот самый «по..изм», ненавистный и неприемлемый для европейца. За счет того, что русский не делает, не считая нужным это делать, он чувствует себя комфортно и уютно. "Ну, живу я так".
    Я ощущаю мое стремление быть русским, славянином, — что не мешает мне уважать европейца, сосуществовать с ним; в споре, в деятельности, в самой жизни соперничать с ним, доказывать, получать удовольствие от сознания нашего различия в восприятии мира, и – в то же время наблюдать его систему жизни, учиться у него, брать то рациональное, что разнообразит и совершенствует жизнь человека. По-всякому объясняют состояние души у русского. Вот вам три взаимосвязанных причины происхождения русской души:
    1) — история Руси. Огромное пространство, на котором есть где разместиться, но негде особо и скрыться от бесконечных войн и войнишек, раздоров, походов и нашествий, пожаров и грабежей. (Похожие периоды бывали в истории любого государства в соответственное историческое время; Россия государство молодое, северное, заселенное достаточно недавно). Не успеешь построиться, обжиться, как пришел отряд соседского князя, или половецкий, татарский, или еще чей; разорил, пожег, обложил данью, да и ушел себе обратно. Ну, пошли, живые, лес пилить, избу заново ставить… до следующего набега. Какой смысл наживать добро, обустраиваться, вообще работать в полную силу? Сколько прожить еще Бог даст? Всё вокруг принадлежит князю, боярину… то тому, то этому… Ну так и живи в радость, сколько сможешь, не печалься о ненадежном благополучии!
    Позже, по мере серьезного становления государственности, усиления гнета, контроля, все те же просторы давали возможность существования вольниц — на Дону и Днепре, Поморье, за Уралом, в Сибири. Не нравится барин — собрал невеликие вещички, да и отправился на свободную землю — везде люди живут, и никакого оброка платить не надо. Какое там "вечное рабство в душе" — у нас "холоп" — бранное слово, а "пан" — ироничное. Это у кого-то другого эти слова обыденные. А потом к нам пришел коммунизм, и так поэкспериментировал над волей и неволей, что классический характер русского фаталиста окончательно утвердился в нашей истории.
    2) – природные условия средней полосы (зона рискованного земледелия) + вышесказанное. Один год посадил – выросло, другой посадил – не выросло, полдеревни вымерло. Вот вам вторая русская традиция – кроме фатализма, постоянная готовность к проблемам.
    Отдельно о водке. За последние два века водка навсегда погубила много народов крайнего Севера, — чем северней живет народ, тем сильнее действует она на организм человека. Алкоголь, как известно, работу не стимулирует, а философскому взгляду на «житуху» способствует. (Поначалу). Но русский пьет, не пьянея, не менее  чеха или англичанина (а попробуйте налить столько же финну или норвегу — людям, живущим в сходных с русским климатических условиях), и это говорит о том, что либо русским народом пройден серьезный естественный отбор, либо пришел он сюда из Европы (что и подтверждается исследованиями генетического набора европейских народов). Вообще, на протяжении большей части жизни убеждаюсь, что северные условия даже в наши комфортные времена «отбраковывают» слабохарактерных людей – они северных краев не любят, смысла бывать там не видят. А русские сюда пришли, да еще как – подвинув местное население и, как генетически выясняется, не очень-то смешавшись с ним.
    3) Русь получила Православие в «детском», полугосударственном возрасте. И восприняла его молодой незамутненной душою. Латинский рационализм до Руси не добрался – и его не пускали на Русь сознательно. Документально известны отповеди русских духовных лиц, царей, императоров – да и, кстати, не только словесные. Ватикан всегда должен помнить не только упрямых русских патриархов, но и Невского, остановившего крестовый поход, и князя Пожарского, защитившего малолетнего православного царя, и Сусанина, который… на Руси всегда найдется.
    Не знакома древняя Русь с классической философией. Что уж тут поделать – не сложилось. И риторика, логика, равно как, увы, геометрия с арифметикой, — исторически нам были неведомы; все это пришло к нам только с первыми университетами. Обходились всегда своим умом, а не книжными законами – может, и полезна оказалась такая привычка? А чувственность? да с чего ей быть менее обширной, чем у европейцев? Скорее, наоборот, ей в русской душе было больше места за счет отсутствия платоново-аристотелевой логики.
    И вот, Леонтьев – с пером у свечки, я с клавиатурой у дисплея – продукты этой душевной алогичности.

    Итак, Леонтьев утверждал, что разнообразие составляющих его индивидуальностей свидетельствует о расцвете и развитии целого, которое они составляют. Эту идею он распространял на весь мир, считал ее всеобщим законом. Не хотелось бы верить во всеобщность такого закона, ибо если он применим к развитию всего человечества в целом, то в данный момент времени оно как раз «упрощается», что говорит о пути к его исчезновению, хотя бы и только в том виде, в каком оно существует сейчас. Впрочем, человечеству по мере его развития свойственно – изменять законы, точнее, раскрывать более глобальные законы, определять следующие круги цикличности, включающие в себя доселе известные, — и если это так, то в нынешнем «упрощении» нет ничего гибельного для человека – просто это сейчас видится как меньший цикл, но на самом деле это часть большего цикла. О чем я подозреваю — и на что надеюсь.
    Что касается применимости этой закономерности к нации и государству, то тут я полностью согласен. Нация, государство – тоже в своем роде индивидуальность, отдельная часть человечества со своими особенными чертами; а по Леонтьеву, чем больше индивидуальностей, — тем лучше, разнообразней. Одна голова — хорошо, две – лучше, и если бы у человечества была только одна голова, то и мыслей было бы намного меньше. В споре индивидуальностей рождается истина. Маркс (то есть Гегель, конечно) — и то отразил это в своем кривом зеркале в виде единства и борьбы противоположностей, и перехода количества в качество (количества чего же? в данном случае отдельностей, индивидуальностей). Ну, сольются все государства и нации в одно целое, и что ему будет противоречить?
    Но есть чему противоречить. Имеется остальной внеземной Космос; имеется вся природа, неприемлемая по своим условиям для человеческого существования; имеется ограниченное во времени существование индивидуальности; имеется несовершенный Человек, стремящийся к Богочеловеку.
    Но что-то подсказывает мне, что человек в своем нынешнем виде еще не вполне готов к противостоянию, борьбе с такими проблемами. Он еще не дорос до них, не доразвился. Рано ему еще, дитю несмышленому, туда лезть; не убился бы, сохрани Господи.
    Я так вижу, как говорил Гриша Распутин. И как мне это доказать? Только эмпирикой да своими субъективно-реалистичными рассуждениями. Если кто-то согласится со мной, почувствовав (а не — прийдя логически!) подобное леонтьевскому и моему, то я буду рад. Если нет – я останусь спокоен – я так ощутил, а вы – не так, иначе.
    И поскольку есть (уж извините, что я говорю не: «считаю», а: «есть» – я убежден, и это – моя вера):
    - путь развития индивидуальности – в вере и познании;
    - Христианство как последняя «состоявшаяся» религия на этом пути;
    - Православие, как вера, сохранившая суть Христианства,
    - Россия и Русский народ, как опора, носитель (с трудом удерживает пока!) этой веры,
    - постольку мы, русские, и наше какое-никакое государство – можем и должны быть на этом пути противодействием остальному миру, скатывающемуся в «упростительное всесмешение», и противопоставить ему альтернативный вариант.
    И об этом же, — так, как они видели и чувствовали, – говорили Достоевский, Розанов, Толстой, славянофилы, и  — Русские писатели, Русские философы, Русские политические деятели, Русские националисты – конечно же, настоящие, не ряженые.

    В. Мильдон в одной телепередаче замечательно отметил интерес европейца к русскому мышлению. Западноевропеец «закрыт» от реальности рационализмом, он считает себя выше и главнее. Он лишен чувства обреченности, конечности, не думает о смысле жизни. Он ушел от размышлений античной философии, а русская мысль их продолжила.
    Русский думает так, как европеец не привык – через жизнь, смерть, свое значение в мире. Ведь европейцу «не до того», он живет своей узаконенной рационалистичной системой. Он даже о смерти вспоминает мимоходом, забежав в церковь по дороге из кафе на работу. Счастье русского – в простом существовании, в созерцании, в удивлении своему явлению в мире, в наслаждении красотой мира — а не в благосостоянии, не в должности, не в упорядоченности. Отличие русской мысли в том, что она происходит «от себя», «от личности», а не «от внешнего», не «от источника знаний».
    Да ведь Соловьев, Розанов, Ильин мимо рационализма прошли, как ученый мимо пьяного семинариста, поучающего логике в кабаках. «Недосуг с тобой спорить, делом иду заниматься».

    Россия, как всегда, снова сейчас остается в одиночестве. Украинцев и белорусов я не считаю отдельными от нас. Украинцев все оттягивали и растягивали, но не оттянули, а ввергли в большие несчастья. А что – сербы, македонцы, болгары, армяне, греки, грузины (по убыванию сути и значимости Православия в их странах)? Держатся пока. Но они — уже оттянуты в значительной степени. А мы слабы сейчас, и сможем ли встать на ноги? Одна надежда – еще есть чем откупаться (ресурсы).
    Вот Украина – придуманная, неестественная страна; правильнее называемая ранее Малороссия. Мы не всегда помним, что, кроме Малоросии, в составе современной Украины присутствует и Галиция, жители которой (те, кого восточные украинцы называют "западенцами", а в ответ западенцами называются "схидняками") этнически, в общем-то, мало отличаются, но имеется огромная разница в национальных традициях и религии. Скажу даже — и в психологии. Потому что "бандеровщина", этот уголовный коллаборационизм, карательная полицайщина — ни русскому, ни восточноукраинскому народу никогда не был свойственен. Среди русских пленных было достаточно много коллаболационистов, но полноценная карательная армия для выстраивания собственного государства в интересах оккупантов — это только украинское "достижение". И после 2014г. этот "нюанс" себя показал до невероятной (казалось бы, в "гуманистические" времена) степени.

         После потери контроля над Украиной в 90-е годы, после почти тридцатилетнего перерыва, возврат русско-украинской территории в Россию — дело непростое. Но процесс это неостановим в силу объективной причины — это единый народ, и нет механизмов его разъединения, как, например, у сербов, разделенных религиозно и с использованием этнических особенностей и традиций. Вот, те части Украины, отличающейся по этим критериям, в итоге ее распада и разделения либо отойдут к другим государствам, либо на них будет организовано отдельное управление по принципу Приднестровья, Абхазии, Никарагуа, Лесото и прочих анклавов. Естественно, в этом процессе со стороны России есть и будет масса ошибок. Непонимание всей проблемы, как и неумение современной российской власти организовать протекторат, особенно выявилось в 2022 году, во время ввода войск на Украину — а ведь этого следовало ожидать, имея в виду неудачи на других окружающих современную Россию территориях. Ну, что же, на ошибках учатся. Конечно, в России не ожидали такой степени "украинизации", повернутости мозгов на тему мнимой национальной идентичности. Говорят, что "раньше нужно было принимать меры" — но это было невозможно по той же самой причине, по которой Украина была потеряна. 

       В первый год нового века я традиционно, как и всегда до этого, побывал в Крыму, который ныне не принадлежит к этому искусственному территориальному образованию.

       В 2014 году я вставил в предыдущую фразу «не». Остальное описание впечатлений пока оставил, в том числе и впечатления после февраля 2022 года.
     Я не хочу говорить плохо об украинском народе и не разделяю ироническую точку зрения: «каков народ, таково и государство». Извините, если ребенок родился от насильника, это еще не значит, что он преступник. Поэтому и говорю без стеснения и извинений: основная черта облика украины – это тупость. Тупо и бездумно построена система управления – и тупость, через нынешнее устройство этих территорий, проецируется на всё. Она — и в разговоре гаишника, таможенника и других должностных лиц, вымогающих твои деньги; и в ценовой политике (безумные тарифы на электроэнергию, за которую никто не платит; билеты на авиарейсы, тарифы на телефонные переговоры; в бесконечном насаждении нерусского языка, на котором пишут, иногда говорят, но не разговаривают, и наскоро создаваемой истории, которой «настолько не было», что это понятно даже ее изобретателям; в биографиях всех без исключения политических лиц. Всё то, что было до и после этого идиотического переворота, во всех отношениях повторяющий российский переворот начала прошлого века (да если были бы какие-то культурные люди в управлении этой территорией – могли бы сопоставить и сделать хотя бы какие выводы?) — несет на себе печать глупости. Государственное вранье на украине – это вообще традиция с самого начала псевдогосударства: врать о размере своего золотого запаса, получать кредиты и во всеуслышание отказываться платить по ним, одновременно пытаясь примазаться к европейскому сообществу – это тупо до неприличия, и причем в мировом масштабе. Потеряли как-то раз файл с государственным бюджетом…
    Не уметь распорядиться Крымом – это никогда не вызывало у меня удивления в те времена, когда он формально украине принадлежал. Ведь украина не могла распорядиться и всей промышленностью, практически полностью сидевшей на переработке ввозимого сырья – а это тупиковый вариант экономики. Повсюду – заброшенные заводы, пеньки от выпиленных на дрова деревьев в замусоренных парках и придорожных лесополосах; серость; уныние. Хочется найти что-нибудь интересное, по-украински звонкое, разудалое; но тупость обстановки и тупость одинаковых лиц на улицах, экранах и денежных купюрах разного достоинства не дает отвлечься и расслабиться. Только природа; только украинская степь; бездонное ночное небо и теплый ветер; только бывшая дорога к морю – через Харьков – Запорожье — Мелитополь, — средь палящего зноя, нищеты и разрухи – туда, где горы и прибой, где пряный аромат Крыма – вот что было ещё до поры на Украине. Ну, а теперь нет.

       А есть — нарастающее зло от собственного бессилия, выплескивающееся в сторону придуманного врага на Востоке, отнимающего территории и перспективы развития. Вот без него мы бы показали миру, как надо развиваться. Це була бы Эуропа всем на зависть…
    Это все – закономерный итог «самостийности» и «незалежности», и к этому Украину польскими руками подталкивала пройдоха-Европа. Глупенькая жовто-блакитная Украина всегда нужна была Европе как большое хлебное поле, но никак иначе, не как никакой «член европейского сообщества». Но как разгуляться на этом поле, когда над ним нависает мощная и очень строгая, когда надо, Россия? А вот Польша-то для чего? История создания Украины в целом похожа на польскую, это "процесс второго порядка". Но Польша — это достаточно развитая территория, с собственной дворянской элитой и интеллигенцией — чего на Украине нема.
    На Польше Европа отработала свои взаимоотношения с Россией до самого конца, исчерпав все возможности… Польши. Это в Польше испытана католико-латинизация славянского народа. Это в Польше позволили развиться вольным паньско-феодальным порядкам, не стесненным императорским влиянием. Здесь дворянство выбирало себе королей, как бригада лесорубов выбирает бригадира. Теперь Европа может представить себе, что значит европеизированный славянин. Но в сторону Запада Польше и высунуться не давали – идите-ка на восток, дорогие; для чего мы вас держим? Польша никогда до  времен российского протектората не имела выхода к Балтике – побережье было германо-прусским. Это Польшу подталкивали на Москву и на украинские просторы. Бывали паны и в Москве, а на Украине посидели куда как здорово, память о них вечно жива в уважительном обращении к мужчине: «пан Кучма». Польская шляхта три века подряд лелеяла несбыточную мечту о великой Польше от моря до моря. Но это же все до поры до времени, пока России не надоест. Россия, огрызаясь на Европу, попутно прихватила Польшу. Что Польша? это небольшая страна, обиженная на Россию за оккупацию, репрессии и социализм, но и не только — за территорию, которую не удалось захватить. И на Германию тоже обиженная. В России же до сих пор помнят, что Польша — это расширенный кабачок «13 стульев», что поляков зовут Лешек, Яцек и Марек, и что автомобиль, пригнанный из Польши – ворованный. Ну, и самолет со всем правительством и безумным руководителем — это не случайность, а закономерный итог работы глупого проамериканского лоббизма. На эту тему пока замечу, что на Украине американцы в несколько заходов понизили степень вменяемости правительства до нижайшего уровня, почти до полпотовского режима (а ведь есть еще куда стремиться…). Над этим польской интеллигенции стоило бы задуматься. Тем более. что эта интеллигенция, какая-никакая, в Польше до сих пор имеется.

       И счастье Германии, что есть между нею и Россией есть такая страна – Польша, а то, может, не Паскевича бы в Варшаве «ставили», а… в Берлине – Блюхера (настоящего). Польша дико боится «нечёсаной России», хоть и есть между нами украинский «буфер».
    Нынешняя тупость образа Украины есть не национальная черта, а государственное неумение быть государством. Отсутствие культуры, малочисленность интеллигенции – ну, даже той, которая могла здесь таковой считаться. Польша не допускала украинской интеллигенции в принципе. Затем, после поляков, образованная (русскими) украина всегда уезжала в Москву, а «деловая» – куда угодно; и этот отток наблюдался все то время, которое можно представить вроде как историю украины. Оставшимся местным кадрам интересна была только идея «самостийности» — то есть чтобы никто не мешался в украинскую жизнь со своим ненужным руководством и законодательством. Бо нам того не трэба.  Откуда же теперь взяться нормальному управлению? На теме особого интереса к Украине как к точке опоры, через которую можно повернуть Россию; как к искусственно выращиваемой раковой опухоли, — Украина решила по-быстрому стать протекторатом евроамериканского сообщества. Вот тут и пришла к ней вся незалежность. Если Россию не спросили, то это не значит, что Россия позволила.
    Чем еще сильна Россия? чего еще нет у наших оппонентов? У них всё, кажется, так серьезно, продуманно. И новая идея должна быть легкой, она не в муках разума рождаться должна, а на волне прозрения, осознания, и не без интуиции…

    Тут давайте отвлечемся и поговорим об одной отличительной черте, традиции русской культуры, свойственной, конечно, не только русскому народу, но характерной.
    Значительную часть культуры России составляло и составляет юродство – предмет, весьма интересный с точки исследования чувственности. Юродство на Руси – предмет национальный и политический, это некое, с позволения сказать, наше историческое отличие, наряду со "старчеством".. 

      Галковский отмечал, что русское покаяние, основа христианской религии, в православной церкви связано с юродством. Возможно, это связано со страхом и непониманием для молодой русской души, столкнувшейся с великой христианской культурой. Это непонимание и страх и есть отражение великой философской основы: "я знаю, что я ничего не знаю". Страшно перед высотами мысли и ужасом наказания за грехи и смерти. А еще к этому и жесткая, жестокая структура феодального общества, не достигшего государственной и интеллектуальной зрелости. Провокационное ёрничество — может и остаться безнаказанным; ни правитель не озлится, ни односельчанин, да и высказанное, в общем-то, в понятные мысли не оформлено.
        Юродивый, по Далю – «безумный», но: «божевольный»; юродствовать, принимать на себя юродство – напускать на себя дурь, прикидываться дурачком. В современном языке понимание этого слова – именно придуриваться. Вообще, юродство, придуривание – это часто расслабленность чувств, отказ от рамок приличия, традиций, морали, принятой дисциплины поведения. Преодолев какую-либо общественную условность, дав развиться какому-либо желанию, не пытаясь задержать его в пользу другого чувства или разумной сдерживающей мысли, можно «приступить» к юродству. Можно преодолеть самоконтроль и приблизиться к истерике, аффекту – потере сдерживающих моральных, традиционных ограничений. Поэтому и популярно в России юродство – «природное» и «напускное», — поскольку нам эти ограничения не очень нравятся. Мы исторически свободнее европейцев, и не в той мере, как они, ограничиваем себя правилами поведения. Мы моложе и вольнее.
    Но что представляют собой эти ограничения, сдерживающие проявления тех или иных чувств и мыслей? Безусловно, все они – правила морали, традиции, система собственной безопасности или безопасности общества – есть следствия и производные нашего разума. Инстинктивно или разумно мы сдерживаем наши поступки ради того, чтобы не быть отторгнутыми обществом. Юродивый, блаженный – либо слаб разумом, либо сознательно старается снизить его контроль. Это частичный отказ от контроля разума и от вышеуказанных ограничений. При таком «ослаблении контроля» важно именно «расслабление» разума, а не его сознательное, логическое самоограничение. Истинно юродивым в этом смысле «легче». Я, в общем, верю в дар прорицания юродивых, (но, конечно, не могу согласиться с точностью предсказаний), потому что аппарат чувственно-разумного восприятия юродивого «работает без помех» со стороны разумного контроля, который налагает ограничения на поступающую информацию. Как двигатель, отключенный от коробки передач и глушителя, мгновенно набирает обороты, хотя никакой полезной работы не производит, так больной мозг юродивого свободно «раскручивает» поступающую в него чувственную и разумную информацию, не ставя перед собой целью ее разумно оценить и применить в жизни. Эта информация — разная; в том числе и те детали, которые ускользают от нашего внимания, просеиваясь через фильтр рациональности, и те, что мы подвергаем сознательному и подсознательному сомнению, «отставляем» их в сторону, перестав анализировать, и те чувственные сигналы, которые просто не раскрылись в нашем сознании — это всё или частично принимается больным разумом юродивого, и потом «выдается» в том виде, как это им "обработано". Отсюда и прорицания. Мы не могли себе представить предсказанные события, потому что не в состоянии размышлять так же свободно, как это доступно «нетрадиционному» в этом отношении разуму юродивого. Следует учитывать и низкий уровень сознания в прошлые времена — а теперешние юродивые далеко не столь прозорливы, нежели тогдашние.
    Вот достаточно простой пример влияния юродивого на умы. Классический юродивый – Николка из «Царя Бориса» называет царя Иродом во всеуслышание, обвиняя в убийстве наследника престола, и отказывается молиться за него; и царь, в пушкинской интерпретации, уязвлен в самое сердце. (А не молиться, не просить Бога о спасении — это приговор для верующего человека). В этом случае моральные ограничения, налагаемые на окружение царя и народ: 1) боязнь наказания; 2) сомнение в факте преступления; 3) моральные традиции, не допускающие бездоказательного обвинения; 4) моральные традиции, не допускающие прилюдного осуждения властителя; 5) сомнение в целесообразности такого обвинения и для системы власти, и для собственного благополучия; 6) возможно, жалость к обвиняемому царю. Вот сколько сразу можно назвать ограничений. Юродивый же — 1) не думает о наказании или не боится его; 2) либо уверен в преступлении, руководствуясь воспринятой чувственной и разумной информацией (разговоры, взгляды, подсознание), либо уверен в том, что нужно высказаться о преступлении; 3) либо вся воспринятая им информация есть для него доказательство преступления, либо он отбрасывает традиции; 4) либо для него не существует норм морали, либо он игнорирует эти нормы; 5) либо он не понимает системы власти, — либо не приемлет ее, либо не приемлет обвиняемого как властителя; 6) либо жалость в его понимании не препятствует обвинению, либо он не считает свои слова обвинением, — либо жалость преодолена более важным чувством или идеей. «Добивает» простой и логичный вывод, обычный с точки зрения морали, традиционно принятый сводом общепринятых правил, но который не мог быть доступен сознанию большинства собравшихся, и который никем до того не мог быть высказан: за тебя нельзя молиться, потому — что. Причина – следствие, неоспоримая логическая цепочка.
    Иногда ради рождения подобной цепочки стоит расслабить разум. В данном случае произошло либо душевное откровение, либо разумное политическое действие, которое, однако, также и откровение души; оно произведено благодаря её порыву, а не логическому замыслу. Первая часть моих вероятных объяснений 1), 2), 3)…– скорее «точка зрения» истинного юродивого, не имеющего нормальной логики разума, вторая – «профессионального», отказавшегося от некоторых разумных правил и норм, навсегда исключившего их из своего существования. Цель и там и там – высказать, выразить.
    Не стоит ли нам иногда (осторожно, очень осторожно!) попытаться побалансировать между чувством и разумом?
    Это моя подруга навела меня на мысль о всеобъемлющем нашем юродстве (имею в виду русское общество восьмидесятых-девяностых). Она была свободна со мной, шутя говорила о всяких проблемах, о которых говорить не рекомендуется; она и вроде бы дурачилась, и при этом вопросы задавала вполне серьезно; а я, хоть и всегда был человеком с юмором, тем не менее, во многом уперт и скрытен. Вот, когда она своим юродством пыталась преодолеть мою замкнутость, я обратил внимание на непростую сущность юродства. Это и есть один из способов «балансирования».
    «Прикладное» юродство дает возможность высказать мысль или проявить чувство, желание, которые были бы наказаны или отвергнуты обществом, если бы тебя считали нормальным членом этого общества, сознающим свою сопричастность, полностью ответственным перед этим обществом и его традициями. Упорядочение общества, государства на Руси всегда было делом трудным, поскольку россияне менее привычны к административному государству и всяческим его проявлениям, нежели европейцы. И мы не считали юродивого, больного умом — лишним, вредным для государства. Для нас ум, логика рациональное размышление были важны менее, чем для европейца. В славянском, природном язычестве значение индивидуального разума ниже, чем в язычестве античном, где сами боги уже личностны. В Спарте — и, вероятно, не только — проводилась селекция на государственном уровне (инфантоцид, убийство слабых, больных детей); возможно, на такую селекцию по разуму намекает Платон в «Государстве». Ну, а в средневековой Европе юродивого («одержимого бесом») сжечь — милое дело. "Некондиция". У нас же, полуязычных – Бог гласит устами юрода. Перейти с этой традицией к Православию, где всегда почитались «блаженные» – значит оставить все на своих местах. "Старчество" — вторая особенность русской духовной традиции — характернва по той же причине. Возрастной православный монах среди полуязычников — грамотный, знающий церковную, и не только, литературу интеллектуал — заслуженно пользовался уважением у простонародного крестьянства — а народ склонен к вере в чудеса, и "очудесиванию", преклонению перед недоступным для собственного понимания. Происхождение и проявления старчества хорошо видны у старообрядцев, они описаны у Печерского и Лескова. Конечно же, традиции юродства и старчества переходят и в более высокие слои общества — это общий уровень развития общества на текущий период. Поэтому, если кто-то считает русский народ отсталым в этом отношении, соответстветно укоренившемуся представлению, много лет пропагандируемому коммунистами — тем рекомендую подробно ознакомиться с темой спиритуализма и медиумизма на Западе. Уровень "очудесивания" примерно тот же. Кстати, нет худа без добра — коммунисты спиритистов-то повычистили из русского самосознания практически совсем, в отличие от юродства.   
    Вот у нас цари и слушали дураков, истинных (а и дурак может сказать правду в глаза) и «ложных».  Кликушество, умопомрачение, иногда эпилепсия, свойственные блаженным, — вызывали жалость, заботу, внимание народа и власти, вплоть до последнего нашего государя. Ему дурную службу сыграло присутствие различных юродствующих и "старцев", большинство из которых он-то и в глаза не видел, а окружение — подтягивало ко двору и внимало, санкта симплицитас. А в шуты много где брали (и берут) «ложных» дураков, и вообще не дураков, но юродствующих для сохранения своей безопасности. Должен же правитель слушать правду хоть от кого-то? а иногда и обращать на нее внимание подчиненных. При коммунизме все это и кончилось, когда отменили и шутов, и юродивых, и саму правду. Остались вот старцы… правившие до середины 1980-х.
    Отличие европейского шута от нашего юродивого в том, что он там этнографически представлен в «социальном виде» – либо придворный, цивилизованный (вроде Шико, Трике и т.п), либо уж просто площадной артист, клоун, что-либо высмеивающий, то есть – комедиант, а это уже род занятий. А комедия — это уже не юродство, а логическая постановка, целенаправленно высмеивающая конкретный объект. Рационалисты. "Парамоша, вот что тебя губит"…
    Традиции юродства перешли у нас и в литературу, которая у нас – «наше всё», выше политики и куда выше экономики. Тредиаковский, Ломоносов – юродствовали (в жизни). У Пушкина элементы юродства и там и сям – от «Онегина» до «Капитанской дочки». «Горе от ума» – кроме всего прочего. идеология юродства против наступающей европейской «цивилизации», в том числе и стихийного либерализма. Гоголь – юродство классическое, тонкое. Салтыков-Щедрин – юродство целеустремленное, всеобъемлющее и неизбавимое. Розанов – юродство развитое и теоретически обоснованное. Декаденты, футуристы и иже с ними – всеотрицающее юродство; но на нем выросло юродство современное (через Булгакова, Высоцкого, Аксенова — Довлатов, Ерофеев, да и чего уж там, Галковский). Сейчас же у нас – упадок литературного юродства, как и литературы вообще. Но оно же и в расцвете на телевидении, эстраде, в музыке и политике, об интернете не стоит и говорить. Много юродивых газет и журналов, вплоть до автомобильных и спортивных. Таких юродивых политиков, как у нас в свое время, нет нигде. Да и «первый президент» у нас… Братание с другими президентами, танцы во время предвыборной кампании, «не так сели», изгнание премьеров, отеческие наставления журналистам и тому подобный стиль поведения – это юродство государственное. До него был еще один юродивый президент – это который ботинком по ооновской трибуне стучал. 
    (Несколько позже после этих строк последовательно вышло в свет — «мочить в сортире» и «обрезание»).
    Обожаю и сам юродствовать. Заметно?
    В каком-то смысле и эта книга – юродство.
    Может быть, оно, юродство, и является индикатором благополучия в нашем обществе. Конечно, это не тот механизм, который выведет страну «в люди». Я не особенно верю в успешность «рыночных реформ», совершенно не верю в потенциал фээсбэшной компании у власти, не верю и в неизбежность диктатуры человека или идеи в нашей стране (хотя именно диктатура обычно возрождает силу государства) – ну, пора бы нам уже образумиться; достаточно уже опыта. Но я вынужден верить не только в разум, но и в чувства. Когда чувства живы в обществе, и их проявления можно наблюдать – ничто не потеряно для будущей истории этого общества.
    (А законов, кстати, нормальных, у нас так и нет. Потому нет и власти нормальной. Или наоборот; — тут сложно разобраться, где причина и где следствие).

    В мире же, хоть и не так всеобъемлюще, как юродство в России, существует и развивается придуривание. В отличие от юродства, придуривание затаенно и расчетливо, но не так смело и всеотрицающе. Французские кинокомедии, например — "три великих комика" как артисты, Бессон как режиссер; Феллини, Тарантино и кое-кто еще из американцев и англичан – примеры идеологии придуривания. «Борат» и продолжение — англо-американский придурошный, хотя при этом идеологический, недобрый проект. Кустурица — и славянское юродство и европейское придуривание; обе стороны ценят каждая свое. "Клипы", короткометражки в "блогах" – вот где раздолье для придурков. Но западное придуривание — в первую очередь из-за потери цели и смысла развития; однако, и в поисках собственной сущности, предназначения индивида – это, правда, во вторую-третью очередь. Искусство, как всегда, запаздывает, оно не пытается предсказать, а фиксирует придуривание, придурка уже как факт. Но и это уже о многом говорит. Придурок — на Западе это уже всегда личность. Это человек среди роботов. А вот в восточной культуре я придуривания и юродства не наблюдаю. Ну, может быть, есть элементы у Куросавы и других современных режиссероов, но это в рамках общего подражания европейским сюжетам. Юмор в Азии — он на другом уровне.

    «Народ» и мысль, идеи, разум движутся по двум разным тропам, подвержены различным закономерностям. Народ обновляется, мысль совершенствуется, передаваясь из поколения в поколение. Носители разума меняются, путь разума к истине остается прежним. Что из этого следует? Было бы естественней и логичней, если бы носители оставались неизменными. Либо же разум в истории человечества имеет большую относительную ценность, чем личность. Вот с этим личность не согласна.

    Что касается национальных государств, пресловутого вопроса «самоопределения наций», то, по моему мнению, этот вопрос представляется большинству политиков и мыслителей разного ранга не так, как он стоит на самом деле. Процесс развития любого народа происходит по аналогии с развитием индивидуальности, самосознания человека. Хочет народ того или не хочет, но, если он не живет изолированно от остального человечества (а это в наше время невозможно), то его развитие подчиняется общему, всемирному процессу. Самоопределение любого народа осуществляется через его культуру, а не через государство. (Существование наций и государств происходит напрямую от племенных объединений, а от них напрямую от доисторических стай. Современный человек выше этого, но определенное наследие в себе атавистически несет). Объединяющая направленность «цивилизации» неизбежна, как неизбежен процесс развития индивидуального самосознания, но каждый народ имеет возможность внести свой вклад, свое влияние в этот процесс, «украсить» его по-своему. Великие державы, основываясь на своих экономических, религиозных, национальных интересах, стремятся подчинить, растворить в себе малые народы, включить их в свою государственность. Малые народности в целом не в состоянии бороться с этим нажимом. Естественно, наиболее развитые, разумно и чувственно одаренные личности сознательно и подсознательно противятся этому, стараются сохранить традиции привычного им общества, родного им народа. Одним из путей спасения они видят государственное самоопределение. Вот тут вам — и атавизм. Этим пользуются личности и группы людей совсем другого рода – сильные не разумом и не творческой способностью, но обладающие сильным желанием власти и материальных благ. Они паразитируют на идее самоопределения; но при необходимости они так же успешно могут паразитировать на государственной идее сильной державы – «лошадь пусть везет, а мы на облучке посидим». Поскольку национальные чувства сильны и естественны, родственны для подобной личности, то пользоваться ими для осуществления своих планов несравнимо легче.
    Конечно, имеются люди, искренне убежденные религиозно, патриотически, — но сила влияния этих идей и чувств слабее, и такие люди встречаются несравненно реже. Характерный пример – история имама Шамиля, который после пленения, увидев Россию, как она есть, изменил свое отношение к царской политике на Кавказе. Сила объединения народов в монархической России заключалась именно в «разгадке», понимании действительных целей лидеров национальных образований. Война с Шамилем была долгой и упорной, потому что царской армии противостоял вождь, не только одержимый стремлением к духовному господству, но искренне религиозно убежденный и сильный характером. Однако пожалование ему поместья сыграло свою роль. А в большинстве случаев поместьями, или же царским указом на наместничество, пожалованием дворянства — то есть формальным признанием, включением в ближний круг государя, — проблемы с территориальной властью и снимались. Такая политика стала сознательной со времен татарского влияния, во времена которого Россия многому научилась. Учились позже у европейцев – французов и англичан. Впрочем, Русь исторически училась ладить со всеми изначально, и Российское государство стало хорошим колонизатором. Земли много, есть что дарить; и особенно легко дарить завоеванное. Вообще, поместье или должность царским указом (неоспоримым документом) – это красивый подход. Человек одновременно получает: власть, доход, признание и – спокойствие за сохранность всего этого как для себя, так и для наследников. А племя, видя своего вождя, включенного в структуру победившего государства, успокаивается и принимает это как должное. Всего понемногу, но совокупность дает эффект. И эта политика была действенной не только по отношению к народам Востока, но и к  прибалтам, молдаванам, немцам, прочим европейцам.
    Не удержусь от того, чтобы привести мысль моего знакомого: а что, если бы Дудаеву вовремя дали должность министра обороны или вроде того? Была ли тогда бы «Чечня» вообще? Потратили много жизней и средств, потом дали Кадыровым династические права  – и всё нормализовалось.

        Конечно, нельзя и перебирать слишком. При включении Кавказа в состав России многим кавказским династическим родам были даны высокие потомственные дворянские титулы, фактически уравнявшие их с русским и русско-европейским дворянством. Это было ошибкой, сыгравшей очень весомую роль при развитии внутренней оппозиции в конце ХIХ — начале ХХ века, и одним из факторов, ускоривших разрушение Российской Империи. Похожая ситуация с черногорскими князьями в Австро-Венгрии — Сербии; возможно, так же англичане в свое время погорячились с шотландцами и ирландцами — да много подобных случаев.
    Сильная государственная идея, имеющая в народе поддержку в виде идеи-чувства, способна стать вполне приемлемой формой государственного устройства для культурного и духовного самоопределения наций. Примеры тому – Россия и Советский Союз; Соединенные Штаты. После утери государственной идеи распался Советский Союз, но – осталась Россия, или то, что ей сейчас называется. «По инерции» (и по сути) Россия пока еще сохранила объединяющее начало. Вторая причина устойчивого существования России – преобладание русского населения на основной ее территории. Но нельзя «выехать» ни на нефти с газом, ни на одной национальной идее, хотя она необходима для укрепления Русского народа как основа объединения державы. Объединяющий народ должен убеждать, а не принуждать жить в одном государстве. Для этого необходимы, во-первых, достаточно высокий уровень жизни населения, во-вторых, сохранение национальных особенностей народов, их традиций, культуры. В-третьих, сепаратистские тенденции нужно ограничивать как путем распределения полномочий, так и при помощи силы. Сепаратизм не нужен никому, кроме отдельных лиц. Нужно действовать с ними правильными методами.
    У нас в России есть и ментальность Русского народа, и традиции сосуществования наций, и вроде бы есть еще умные люди, как ни старались у нас истребить все проявления ума. Так что же нам мешает?
    Вот вам сценка девяностых годов: метро, эскалатор. По эскалатору наверх поднимается группа молодых милиционеров, в красных фуражках, с дубинками, оживленно беседуя, улыбаясь. Рослые, подвижные, эффектные парни. Встречный эскалатор: люди едут вниз, и все, все оборачиваются "на ментов". Кто смотрит настороженно, кто насмешливо, кто недовольно, кто начинает перешушукиваться с соседом. Как же — столько ментов, и сразу!
    У нашей страны трудная история с насилием законов и насилием исторических обстоятельств. У нее всегда проблемы с властью. Страна, у которой криминальность заложена в крови. Наше время представляет собой продолжающийся раздел собственности, к которой мы наконец-то получили доступ. Кто знает, чем это закончится? Это наше долгое общее желание – получить собственность в частные руки. Вспомните начало девяностых годов, настроение, фильмы той поры. Всё проникнуто идеей обогащения. Причем обогащения «по Ивану-дураку», враз и без проблем; со щукой, печкой и побежденным Кощеем. Долгое, неутоленное желание выплеснулось наружу. В те времена я замечал это желание даже у тех, в ком и не мог его подозревать ранее. Например, в себе. Академики на заседаниях воздевали руки к чертежам и вещали – прибыль, прибыль! Идейные комсомольские лидеры в свитерках с вязаным воротом и красным значком у сердца, — как золушки в принцесс, превращались во враз окрутевших вальяжных дельцов в малиновых пиджаках. У иных появлялись последовательно пейджер на поясе, автомобиль под задницей, мобильный телефон и бритый затылок. Степенные домохозяйки и вечные мэнээски в сереньких затертых блузках шутили о долларах. «Петровна, за это с тебя пять долларов, гы-гы». Молодежь вся, поголовно, «гоняла мармелад». А невзрачные министерские чиновники потихоньку озирались, хлопая глазами, ерзали мозолистыми задами по потертым стульям, и постепенно у некоторых из них, потихоньку, с канцелярским скрипом начинали проворачиваться мозги. А «понимающие ситуацию» — помогали процессу.
    Прошло время. Кто-то, пройдя все тяжкие дикого, безумного бизнеса, потратив большую часть нервов, скопил себе на приличный автомобиль, квартиру и место в хорошей фирме с иностранным капиталом. Кто-то, после показательных подъемов благосостояния и стремительных разорений, навсегда загремел вниз и не достиг ничего, кроме самосознания неудачника. Из малиновых пиджаков кто-то стал директором банка, завода или же депутатом и тем самым подстраховался от тюрьмы (а пора уже было…), а кого и отстреляли «по разнарядке». А потёртые серенькие чиновники построили хорошие дома и квартиры себе и потомству, поездили по миру за казенный счет, и их служебные автомобили не останавливает полиция – показывают в окошко спецпропуск. Их подросшие дети – генеральные директора фирм, заводов и акционерных обществ, разделивших бывшую социалистическую собственность. Немногие бандиты и действительно деловые люди сумели войти в этот счастливый круг.
    «Добротно» осуществленный план «приватизации» госсобственности, осуществленный хотя и не бескровно, но быстро и без гражданской войны, еще будет по достоинству оценен историками с разных сторон. Оценка будет тогда, когда поймут, кто, как и когда — в том числе и извне, из-за рубежа — поучаствовал в разработке и поддержке этой аферы – а при этом и в «акционировании».
    Понемногу все возвращается на круги своя. Смирившись, люди снова начали работать. Решаются квартирный и автомобильный вопросы. Домохозяйки смотрят телевизор и общаются в соцсетях. Бандиты либо легализовались, либо обработаны поднявшими голову силовыми органами. И теперь, кажется, пытаемся взяться за государственные и национальные проблемы.
    Неужели наворовались? эх, как хотелось бы в это поверить.
    Нынешние кланы в РФ-ии, да и сам стиль ее жизни, экономики, политики – в основе всего этого лежит крушение прежних всеобщих идей-чувств и замещение их главной идеей-чувством настоящего момента – собственности, приобретения материальных благ. За всю историю России не было такого права – каждому иметь, сколько сможешь. И тут разом… так представляете – тысячу лет терпели! И этот, и этот – все хотят иметь, грести, наживать. Вот кого-то опять в президентской администрации пора задвинуть, осадить – ну, хватит же уже, погоди, нахапал, ну, отдохни же, дай новому человеку поработать – ведь нужно уже менять что-то! А где он, этот новый человек, с новой идеей? Вместо поисков новых личностей пока что нужно старым договариваться – и не ошибиться, главное! А вдруг все разом как оборотятся на тебя от кормушки – и куда ты тогда денешься, милый…
    И дадут ли нам теперь встать на ноги? Не дадут, если распродадим всё по дешевке. Россия нужна остальному миру только как сырьевой придаток. Цельность России нужна только самой России. И мы должны держать всех на коротком поводке вокруг этого нашего «сырья». Наша продажная частная собственность, если мы теперь не сконцентрируем ее в поле влияния государственной идеи, — будет предметом самоличного желания каждого отдельного собственника. Но пока она будет стоять на государственной земле, никуда собственнику не деться.
    Энергия, с которой Россия осваивает капиталы, доступ к которым (хотя бы теоретически) любой россиянин получил, впервые за всю российскую историю, в 1993 году — обнадеживает. Пусть это все ворованное у самих себя, заработанное прежде обманом, чем трудом; пусть это само по себе только деньги, а никакой не труд – но мы, кажется, учимся размещать это внутри и вовне себя и понемногу становимся хозяевами, способными конкурировать с производством материальных благ в окружающих нас системах. Если не сможем производить с такими темпами и качеством, как они, и не станем свободней от их влияния – нас всех сожрут, ассимилируют, прельстив этими благами. Задача – сохранить что-то в головах и душах. Если это будет так, то мы будем иметь возможность существовать сами по себе, размышляя и развивая свою культуру и духовность.
    Конечно, в ближайшие годы «Америку» никакую нам не догнать, как бы нам этого ни хотелось. Это не просто часть окружающего мира, а большая и главенствующая его часть. Мы совершили ошибку, слепо погнавшись за нею, не обладая резервом желания материального блага, стремления к материальному благу, идеей-чувством системы материальных благ. Это не наша ментальность, мы тут слабее. Мы проиграли на бирже, не зная биржевых законов и не будучи дельцами по сути своей.
    В нынешней политике нам нужно быть репьем на хвосте собаки, а не самой собакой. Собака бегает, пока жива. Когда она умрет, репей прорастет. «Америка» не вечна, но сейчас нельзя жить без нее, невозможно гнаться за нею. Более того, нельзя и самим разрушать ее. Она разрушится сама. А когда она начнет падать, нужно будет осторожно подхватить ее и дать тихонечко улечься. Иначе последствия падения будут катастрофическими.

    Американцы понимают наши государственные интересы (они так или иначе проявляются в последнее время), и с нами торгуются за остатки нашего влияния, а Европа не понимает, потому что не хочет понимать. В 2014 году мы сильно всех удивили, однако американцы к этому были вполне готовы. Для европейской политической элиты мы – помеха, несуразица, вечное препятствие и вечная головная боль. У Америки нет своей культуры, и когда она о ней вспоминала (ну, можно теперь говорить об этом в прошедшем времени), то более-менее интересовалась и нашей – а вдруг что-то полезное есть в этой гигантской непредсказуемой стране? а ведь неспроста она разрослась-то так?.. Европа нашу культуру считает подражанием своей, нас самих – отсталыми и не признает за нами ничего передового. Вот поэтому мы по ним два раза и прогулялись; они же до сих пор не могут понять, почему так произошло. А недооценили, выходит. И потому что слишком близко они от нас – вот главная причина. И это они понимают, и хотят отгородиться от нас Польшей, Украиной и Прибалтикой. А у кого помощи-то просить? У американцев, конечно. Но ведь те обернут все в свою пользу – на фига нам ваши-то мелочи? ОК, мы тут геополитикой займемся… И в 2020-х занялись всерьез. Это, опять же — как большую собаку пустить огород охранять; она, пока набегается, весь огород потопчет.
    И уляжется, набегавшись… А на хвосте-то у нее… репей…

    Ну, а те нации, на которые Россия оказывает влияние, и, не спорю, иногда давит в культурном отношении… Если бы они складывались в Россию, как детские кубики – взял-отдал, вынул-положил… Нет уж, их нельзя отдавать так просто. Кто-то хочет жить отдельно от России? Ну, кто хочет, тот пусть покидает ее тихо и без шума – соберет свои вещи и уедет с этой террритории. Не надо смущать окружающих. Имеется определенное взаимоотношение государственных сил в мире – та самая геополитика. От всевозможных радикальных национальных групп часто зависит, как изменится существующее равновесие. И любое изменение такого равновесия какой-либо державе выгодно или невыгодно. Сиюминутно выгодно или невыгодно это также какой-либо национальной группе; однако сама нация в целом, повторюсь, должна руководствоваться масштабными интересами сохранения своей культуры, своей истории. Она должна сохранить свое историческое лицо. Эту задачу никогда не решить рационалистам.

    Русскую же идею, или «тенденцию», «остаток наследия», я вижу в сохранении личности, сохранения человечности, в продолжении пути развития индивидуальности в истории, культуре, религии, понимании мира. Русский народ, когда он был самостоятелен, поднял в себе идею Богочеловечества, и хотя бы поэтому только — он и есть народ-богоносец. Может быть, я и преувеличиваю значение русского народа в истории человечества, но я вижу в нем противовес всей западной (может быть, и восточной) истории. Противовес, альтернативу безудержному накоплению вещей, знаний, информации, опережающему нашу способность — вовремя подчинять это нашей человеческой сущности, подвергать все это нашему самоконтролю . Я уверен в правильности пути; я ощущаю себя частью Русского народа, Русской истории, Русского понимания и мироощущения. Самоуверенность, хвастливость? да еще и после «совка»-то? Нет, уверенность и убежденность. Я никогда не был и не буду фанатиком какой-либо идеи, и то, что сказано выше – считайте это моим ощущением. Потому так труден путь нашего народа, так много крови и ошибок на этом пути. Этот путь никак нельзя назвать прямым, но он никогда не прерывался, как не прерывается общая направленность разума и чувств человека к самопознанию.
    А если мы потеряем этот путь, то грош цена всему Русскому народу. С точки зрения развития «цивилизации» у нас никаких достижений нет. Разве только в упрямых экспериментальных потугах исказить ее на свой лад. Вот что останется от нас в истории в этом случае. И мне, скажу прямо, не нужна ни такая история, ни такое наше в ней место. Хотя, может быть, и в этом случае мы будем являть собой «хранилище божественного огня» для будущего народа, который сможет этот путь продолжить. Нации все более смешиваются между собой, и скоро в реальности будет «несть ни эллина, ни иудея» – но русские должны влиться в это смешение народов действительно русской идеей – не упрощающей, а создающей этот будущий народ.

    Я не стану уподобляться многим мыслителям, пытающимся построить модель идеального государства. В моем представлении — нет и не может быть такой модели. Вообще, я считаю, после укоренения в нашем сознании понятия (или факта) относительности мы не имеем морального права рассуждать о каком-либо постоянном, стационарном состоянии в природе. Ничто не может быть вечным, постоянным, определенным. Так и в нашем обществе. Из существующего состояния человечества в наше будущее состояние мы должны двигаться на основе либерального консерватизма. Эволюция государственности, развития общества должна проводиться «сверху», теоретически, путем осуществления продуманных и просчитанных реформ. «Нам не нужны великие потрясения». Мы не должны торопиться развивать «цивилизацию» во всех мыслимых направлениях. Мы не должны совершать непродуманных экспериментов и не должны позволять формироваться условиям для этих экспериментов. Если мы будем беспощадно, не на жизнь, а насмерть, биться с собственной глупостью, то она победит, поскольку в этом случае она сильнее. Мы должны сознавать ее и уживаться с нею, поэтапно завоевывая в ней все больше места для разума. Несомненно то, что мы всегда должны сознавать свое незнание – еще раз вспомним вторую великую мысль философии – Сократову веху. Мы никуда не денемся без опоры на высший разум, то есть без веры. Нам рано терять нашу христианскую веру. Но если мы все же уходим от нее, мы должны создавать новую веру.
    Что мы можем представить себе как дальнейшую трансформацию христианства? Во что нам необходимо верить? Мы говорили о развитии самосознания, об индивидуализации религии, о ценности индивидуальности и неспособности ее к самоконтролю. Сейчас же наша гордыня индивидуальности подходит все ближе к пределу самосохранения человечества. Мы – дети, взявшие в руки спички. Мы сделали только шаг или два от Адама и Евы – во-первых, прикрыли наготу свою (отрицаем свое чувственное) и возомнили о себе невесть что (безосновательно превознесли свое духовное). Теряя христианство, мы уходим по пути к человекобогу, самовозвозвеличиваясь, не имея на то основания; и это путь, который может оказаться катастрофичным. Выход – это осознание того, что если человек стремится стать во главе всей природы, он должен при этом стремиться постигнуть ее во всей полноте. Нельзя представлять себе этот путь как ряд стационарных состояний – это непрерывный и бесконечный процесс. По Розанову, это и есть путь к полному Пониманию. Сейчас мы этого не вполне осознаем. Нам предстоит бесконечный путь к Пониманию, а мы уже творим вокруг себя все, что можем, обладая об этом лишь ничтожными понятиями. «Мозаичная психология». Нам достаточно постичь, что идеал разума – это бесконечность; такая же бесконечность, как пространство и время; и когда это произойдет, мы прийдем к новой вере, которая не станет заменой христианству, но будет его продолжением. Еще в свое время Николай Кузанский размышлял в этом направлении; он отождествлял Вселенную с Богом, и за прошедшее время эта мысль мало изменилась. Человек, утрачивая христианство, замещает Бога собой, то есть своим разумом. Ничто, кроме чувственного и разумного ощущения своей индивидуальности, ему не дано. Он может стать Богом только в том случае, если он станет всем – всемирным разумом, Вселенной, Пониманием. Пока что он — ничто и никто на этом бесконечном пути.
    Поэтому, я повторюсь – не надо спешить в развитии современной цивилизации. Нужно стараться останавливать процессы в обществе, науке, мысли, ведущие к явной угрозе жизни и развитию личности, общества, государства. Сейчас, когда христианством завоеваны господствующие позиции в истории, научной мысли, культуре, ничто не должно нарушать этого процесса. Давить военной силой на те нации и государства, которые стремятся сохранить внехристианские культуры, религии и национальные традиции, не стоит; не следует мешать, поскольку христианство является естественным путем развития религиозной мысли. Оно принимает в себя все религии, культуры и традиции. Об этом свидетельствует сегодняшняя мировая культура. Никак нельзя препятствовать духовной и научной мысли во внехристианских государствах. Нужно только лишить их замкнутости и подпадания под влияние фанатичных лидеров, насаждающих античеловечные идеи. Тем более этих лидеров нельзя позволять выращивать на иностранной территории и финансировать их продвижение в интересах «спонсоров». Но нельзя и бездумно разрушать сложившиеся государственные и национальные структуры и насаждать какие-то отвлеченные принципы, вроде всемирной демократии, — никакой, кстати, на поверку демократией не являющейся.
    Но возврата в прошлое быть не должно. Нельзя допускать возврата к старым границам, самоопределения ассимилировавшихся наций, сепаратизма. На пути мирового развития, на мой взгляд, являются регрессом в развитии человечества территориальное распадение Советского Союза, Югославии, «почкование» кавказских государств, создание государства Израиль, затем в противовес ему государства «филистимлян» и прочие сепаратные процессы. Но это случилось, и это объективные факты. Теперь уже нужно делать все, чтобы существующее положение дел и границ было зафиксировано как status quo. Если какие-либо государства в дальнейшем будут мирно объединяться, то этому не следует противодействовать.
    Кажущееся противоречие в этих рассуждениях, если касаться Крыма, Приднестровья и Новороссии, прийдется пояснить, тем более что процесс набрал силу. Как раз разделение России и Украины (и Белоруссии) проведено неверно, «без учета особенностей», и лучше бы этого было не делать; поэтому последующие события не более чем результаты раздела. Но и этого бы не произошло без американо-европейского вмешательства. Люди не успокоились в попытках «нейтрализации» России. Но это же не Германия какая-нибудь, это шестая часть суши, и тут договариваться надо. И как-то всеми игнорируется то, что в результате дарования свобод неорганизованным национальным структурам — всегда выходит резня. Понятны лицемерные лозунги, которыми обосновывают и поддерживают смену власти, "бархатные" и "цветочные" революции, — но никакими стратегическими замыслами нельзя обосновать резню, убийство.
    Одно обстоятельство я хотел бы особенно отметить. Нельзя объединять мир под влиянием нынешнего финансового капитала. Это по своей сути антихристианское объединение на основе эквивалентов, альтернативных христианству. При этом объединении теряется и культура, и мысль любой нации. Обладая финансами, человек становится могущественным в материальном мире, не обладая духовным и разумным достоинством. Маньяк, террорист, идиот – единолично или в компании себе подобных — при наличии средств может распоряжаться судьбами многих людей – это в глобальном масштабе. При более мелком рассмотрении, — при господстве финансов интерес обогащения, приобретения материальных благ превалирует над всеми остальными желаниями, которые возникают у личности. Человек действует именно в этих интересах, и перестает вести себя по-человечески.
    Общество потребления в целом неплохо устроено; оно, хоть и ведет к возможному тупику, не дает развиться недовольству внутри себя. Оно подкидывает людям все новые и новые товары, блага, впечатления. Люди не успевают быть недовольными – все время что-то новенькое, интересное появляется. «Сегодня – не так, как вчера, завтра – не так, как сегодня». Некогда ворчать-то – вон, у соседа (друга, подруги, коллеги) – вон чего есть-то… а мне, а мне того же!
    А вот кому не хватило вовремя, или «не устраивает» – от них опасность. Не дали вовремя, не успели, или же наоборот, навязывают – «не надо нам этого», «соблазняют» – это, считай, провокация.
    Мировое правительство, призрак которого все более осязаем, не должно быть финансовым. Именно финансовые круги, именуемые сейчас «глобалистскими» (маскировка смысла!), сейчас стремятся создать это правительство или же сконцентрировать его в США или Евросоюзе. Мировой форум, «давосские собрания», масонство вообще —  должны быть лишены своего влияния, подчинены контролю ООН или других всемирных организаций, гуманитарных  реально, а не на словах . Пока, к сожалению, происходит обратное.
    Еще о кажущемся противоречии леонтьевской идее, — ведь вроде бы хорошо, когда образовываются новые государства – Косово, к примеру; Курдистан, Абхазия и т.п? Ведь это вроде бы шаг к «цветущей сложности»? Нет, это противоположный процесс. Это же не интеллектуальное действо, а подпадание под общую идею (идею глобализации финансово-промышленной системы посредством создания нестабильности в различных районах мира). Тут смысл не в создании таких государств – никому они не нужны; — нужны горящие свалки общества. Это именно всемирное упрощение, и этой идее нужно сопротивляться. Косово – это организация «свалки» — но в случае с Грузией образование двух новых государств – это для их народов попытка выхода из экономического хаоса и освобождение территории от национального подавления. Это ж Кавказ, а не Европа. Эти области нужно было бы включить в состав России, и давно уже, — как и Приднестровье, и Новороссию – но тут уж у нас пока сил не хватает. Пусть будут тогда хоть буферными зонами между Россией и «свалками». Потом, когда эти новые государства окрепнут, их еще долго будут дотировать за чей-то счет, а они будут требовать ещё и сопротивляться попыткам собой управлять. Ну, что с этим теперь поделать – как и со всей нашей украиною.

    Существующие нации и государства необходимо сохранять, поддерживать как носителей идей. Общая для всех современных государств идея бытия, существования может быть выработана только на основе их «сравнения».
    Но способствовать национальной борьбе там, где, кроме идеи национального или религиозного господства, ничего нет – это непростительно глупо. Кажется, в истории было достаточно примеров для понимания того, что это должно уже остаться в прошлом.