БОРЬБА И ВОЙНА
Ницше писал: долгие и великие страдания воспитывают в человеке тирана.
Не потому ли так происходит, что он привыкает к этим страданиям, начинает считать их нормой — и страдания других кажутся ему мелкими и несерьезными? А со временем нервная система слабеет, и человеку все сложнее и сложнее сдерживать свои желания, соблюдать традиции морали, пересиливать несогласие с мыслями и поступками других.
Проще становится – подавить других.
А если существует важнейшая и громадная цель… А мы так любим придумывать себе цели!
Иногда, чем больше и важнее кажется личная цель, тем больше жизни других людей снижают для нас ценность.
Ну, а теперь вновь вспомним о наших «низших», физиологических комплексах чувств, о наших не исчезнувших инстинктах, о нашем стадном прошлом, от которого мы так недалеко ушли и к которому периодически возвращаемся.
История человечества есть история войн. Не прекращаются они и сейчас; каждую минуту где-то идет война — хотя война не есть уже основа, цель и состояние государства. До недавнего прошлого люди и общества жили войной; война была привычным антуражем, на фоне которого происходило все остальное. В сорок–пятьдесят лет покрытый шрамами мужчина считался почтенным мужем. Сократ много раз ходил на войну и запросто мог не дожить до зрелости; теперь, зная нынешнюю ценность его мысли – ужасаешься: чем рисковало человечество! Но это было обычным делом: Лисандр, не Лисандр, Никий, не Никий, Сократ, не Сократ… Не было у человека такой возможности – прожить тридцать с лишним лет и не испытать войны, не участвовать в ней.
История европейских государств, если разбирать ее хронологически, вызывает… смех. Это перманентные военные действия удельных монархических династий, бесконечные завоевания и потери различных территорий, условные договоренности, немедленно сменяющиеся обманом и ничего не стоящие. Здесь становится понятной психология европейца — к сожалению, после "льготного" периода девяностых — "нулевых" годов, во всей своей красоте и правдивости, в цвете европейской дипломатии, снова представшая взору русских — и иллюзии, родившиеся после распада социалистической системы, наконец, исчезли. Но желание войны лежит не только в основе европейской психологии и истории — это вообще всемирная история и политика без прикрас; желание превосходства в политическом и государственном масштабе. По сути своей, "Цивилизованный" западный политик ничем не отличается от всякого другого. Он желает превосходства и желает достигнуть его любыми способами, и при невозможности преобладания политическими и экономическими способами — войной.
«Обычная» драка является следствием противоречия индивидуальных чувств и желаний двух или нескольких людей; аналогично простой личной потасовке — война есть следствие противоречий интересов, замыслов, идей-чувств, выраженных в государствах и обществах. Поводы для войн бывают различные; но основная, принципиальная причина в столкновении личных чувств, желаний и всего того, что на них основано.
Война основана на двух главных желаниях: превосходства в соперничестве (отсюда желание власти над себе подобными) и желании стяжательства. К ним «по ходу процесса» добавляются другие мелкие индивидуализированные желания, инстинктивные проявления. В том числе, кстати, инстинкт убийства как потребность в устранении соперника. Человек — биологически животное, хоть и "примат", в основе его поведения — борьба за существование, том чисте и с особями своего вида. За десятки тысяч лет принципы человеческого сосуществования в основе своей не изменялись. Начиная с первобытных времен существование племени, рода подразумевало постоянные столкновения с другими племенами, воинственное противостояние себе подобным и физическое устранение соперников – и все это длилось практически до нынешних времен, до середины двадцатого века. К этому времени – нет, войны не прекратились, они видоизменились, уменьшилось влияние фактора географического, территориального, но усилился фактор идеологический. Идеи, за которые сейчас убивают, — стали сложнее, разномысленнее, что ли…
Войны – одна из причин распада, деструкции нации не только побежденной, но и побеждающей. Война была главным делом элиты, честь славы и собственности принадлежало дворянству, аристократии; наиболее активная часть нации находилась в первых рядах воинов. Выиграли войну или проиграли – дворянство в той или иной степени «выбивалось» в сражениях – а для нации это более значительные потери, нежели среди простого народа. Но в последнее столетие человечество научилось больше ценить разум и знания, и теперь наиболее интеллектуальные его представители воюют, не выходя из кабинетов и бункеров. Во времена второй мировой войны германские ученые-физики (Гейзенберг, Ган, фон Вайцзеккер, Виртц и др.), заранее предполагая конец гитлеровской авантюры, распределили усилия спокойным образом, лишив собственное государство атомного оружия, а после кризиса восстановили в Германии научные институты. А другие переехали в США и создали там атомную бомбу, — которая «сработала», и с этим эти люди вошли в историю не в самом лучшем виде.
Война за собственность, как дело класса собственников – дворянства, элиты, профессиональных воинов – это идея-чувство, объединяющее народ под главенством его аристократии. Причем не только за собственность вещественную, но и за собственность власти. По мере совершенствования духовности (не самый удачный я выбрал момент для упоминания о ней), к борьбе за собственность примешивается все больше духовных идей. (Дорога в ад у интеллектуала вымощена именно «духовными» намерениями). Добавьте к этому рост населения, совершенствование науки и всё большую степень реализации науки через технику. Получите – что? правильно, увеличение количества жертв. События последних времен всеобщей воинственности — первая и вторая мировые, опустошительные гражданские и "освободительные" войны, беспрецедентные по количеству убийств – коснулись подавляющего большинства мирового населения. «Заслуга» ядерного оружия в том, что оно дало понять и ощутить, до какой степени может дойти военное противостояние. Гром Хиросимы заставил перекреститься даже тех, кому креститься-то не положено «по статусу». Ограждает нас от дальнейшего разрешения конфликтов военным путем не страх уничтожения земной цивилизации – он далеко не каждому доступен; для того, чтобы понять это в полной мере, необходимо приблизиться к пониманию ценности жизни, – нет, оберегает представление количества жертв и бессмысленности такого количества смертей ради воплощения любой идеи, — ну, разве что идеи геноцида. И по мере разработки атомного оружия — ядерные технологии были "сданы" Англией Советскому союзу в противовес США, а впоследствии технологии и оружие в целях уравнивания сил не раз передавались противоборствующим государствам в разных местах планеты. (А когда надо — блокировался доступ к ядерному оружию, — слава Богу, нет его в Узбекистане, Казахстане, в ЮАР, на Украине и других проблемных территориях. Тут да, закрыли доступ вовремя — хотя еще кто знает. Но до этого дали Северной Корее, Пакистану итд, и с этим теперь надо что-то делать).
Античеловеческие, антижизненные идеи еще пытаются воплотить в отдельных местах Земли – из последних примеров вспомним Камбоджу, Центральную Африку. Сейчас — различные виды "исламского государства"; неожиданно — Украина (оказалось, тут имеется большой античеловеческий потенциал). «Популярный» сейчас терроризм – это использование духовной идеи для практических целей войны. Особенно, когда силы воюющих не равны – в условиях нынешней «цивилизации равных возможностей».
Не стоит забывать о национально-«освободительных» войнах; они основываются не только на национальных чувствах, а в значительной мере на желании власти отдельных лиц – правящей или желающей править национальной элиты. Они всегда провозглашают лозунгом счастье нации и «выезжают» на престол на плечах и шеях основной массы представителей этой нации, при участии заинтересованных в этом процессе сверхдержав. Религиозные войны? это слишком простое определение. Религия здесь – только лишь повод; причины всегда в более просто определяемых желаниях. «Заинтересованные» провозглашают что-нибудь подленькое именем Божьим – и понеслась «религиозная война». Хотя тем, кто защищается, действительно приходится защищать свою веру всерьез.
Нынешние войны – это «войны за влияние». А влияние – это «многофакторная цель» различных идей-чувств, как национальных, так и связанных с религией, финансами, идеологией; как государственных, так и личных, групповых, клановых. Когда борьба за влияние приходит к угрозе оружием – это вначале еще не война, но достаточное для нее условие. Война начинается, когда оружие начинает убивать, но повод для этого формируется раньше.
А иногда вместо войны приходит революция. Точнее, ее приносят. Война при этом обычно не отменяется.
Здесь как раз уместно вспомнить про масонство. Через масонские организации очень удобно организовывать финансирование и интеллектуальную поддержку антигосударственных, радикальных организаций. Ну, а потом — какие еще масоны? нет никаких масонов, о чем это вы, ха-ха! Конспирология, сказки — давно это всем известно, смешно и говорить об этом! И вообще, масонство — это маскарад, ролевые игры, и хватит об этом. Профана поднимают на смех, и никто его дальше и слушать не хочет.
Когда человек — профессионал в своем деле, ученый ли он, инженер, философ — его замыслы и проекты, как правило, недоступны для восприятия людей, не имеющх специальных знаний в этой области, особенно людей недалеких, ангажированных или распропагандированных, с недоверием воспринимающих непонятную область деятельности. И чем ниже их компетенция, тем непонятнее для них действия и мысли профессионала. Самому мне много раз приходилось сталкиваться с этим в области горного дела, геологии, промышленного производства. Мюллеру — Броневому в известном фильме принадлежит фраза: "Невозможно понять логику непрофессионала". Так же и непрофессионал, не видя сути замысла, не понимает логику професиионала. Так вот, в политике также существуют профессионалы своего дела — это совершенно понятно. И раз есть масонство, то и там есть профессионалы своего дела. Но с самого начала теоретических рассуждений о политике для рядового обывателя эта деятельность покрыта завесой тайны или же, наоборот, представляется несерьезным занятием — да чего там сложного, и дурак справится (это хорошо знакомо советским людям — людям страны, на долгое, долгое время лишившейся, вместе с аристократией и интеллигенцией, и нормальной политики). Ну, а чуть что — ярлык: "конспирология". Это как и "антисемитизм" — не подлежит обсуждению, хохмическое понятие. Есть логика, есть конспирация, а никакой конспирологии нету.
По прошествии больших исторических событий — войн, революций, падений и рождений государств и политических систем — насколько интересно людям, интересующимся историей, разбирать подоплеку событий, поступки и биографии действующих лиц, военные и политические планы! Теперь о них есть информация, воспоминания, аналитические исследования и они становятся в той или иной степени известными и понятными. А теперь представьте себе, насколько интересно профессионалам в области политики эти планы разрабатывать и создавать. С заведомо непредсказуемым результатом, с разветвлением древа событий, с необходимостью постоянной корректировки по ходу действия! Это игра профессионалов, она безумно интересна. (Безумно — во всех смыслах). И эта игра особенно интересна людям с порочными желаниями и порочной совестью — и дефектным представлением о ценности человеческой жизни и личности.
И пока эти люди и их организации сильны и уважаемы, пока таков уровень самосознания человечества — никуда от войн ему не деться.
Человечество это — как-то начало «очухиваться», что ли, от войн к концу XIX века, когда интеллигенция разных государств – класс мыслителей и управленцев, по мере общего развития самосознания приходящих к кое-каким гуманистическим выводам, начала плотнее общаться между собой — в значительной мере благодаря развитию средств и способов коммуникации. Были приняты кое-какие конвенции, ограничения, попытались запретить массовые убийства, ввели определенную систему ритуалов при вступлении в войну и при выходе из нее; вообще, люди начали договариваться. На рубеже веков декларировались попытки организовать всеобщую конференцию мира (а чего там, все колонии поделили, можно теперь и пообщаться). И главным инициатором мирных соглашений была Россия, политическое руководство которой понимало — Россию предназначили на "заклание", русских слишком много и территория вызывает зависть — обычную человеческую зависть, переходящую в государственные масштабы. Все смёл социал-демократический «восставший хам» в начале двадцатого века, во многих государствах проредивший аристократию и интеллигенцию (кое-где снесли под ноль, и не только у нас). Договариваться пришлось более конкретно, после двух мировых войн, миллионов убитых и рождения такого оружия, от которого страшно стало самым главным политическим игрокам.
Лично мне не так страшно было ни в восьмидесятые годы, время прямого противостояния ядерных арсеналов, бомбоубежищ и плакатов-страшилок; ни по осознании гибельной ситуации карибского кризиса — нежели по мере ознакомления с планами американцев 40-х — 50-х годов. То, что с нашей советской стороны делом заправляли малограмотные абреки с психическими проблемами — это ясно. Но когда я понял, что такие же сидели в Лос-Аламосе и Вашингтоне — вот это проняло, и дополнило общее представление об этом государстве. Так они ведь и применили уже, и теперь понятно, что готовы были и дальше. Нет, все же англичанам нужно отдать должное, что уравновесили баланс, передав советским ядерные технологии. Существует мнение, что англичане провоцировали ядерную войну между СССР и США (убийство Кеннеди агентом социалистов совершенно равнозначно ситуации с эрцгерцогом) — может быть; но все же войны не случилось, а когда англичане планируют такие вещи, то обычно они получаются. И у американцев тоже получалось, много раз. Получилась же куча войн, а этой, последней, не вышло (пока что!). И во всяком случае — баланс сыграл свою роль. А теперь — украинский кризис, и он страшен не менее карибского. Психологически он для меня менее ужасен — я уже пожил; но не обо мне речь-то. Кстати, о речи. Страшно, что "в случае чего" мою речь никто не услышит.
Войны между нациями и государствами пока что неизбежны, и уклониться от них нельзя. Как уклоняться-то? Вот, побежали за границу крысиные полки пацифистов (а корабль-то не думает тонуть), пошли истерические метания в интернете и слабых умах. А какой другой выход? Покориться воинствующей нации с ее законами и правилами? Признать правоту победителя? Потерять людей и культуру, традиции, привычный образ жизни? А если культура и традиции народа — великие? Для кого такое и во имя чего такое унижение сущности человеческой?
(Вот поэтому — сопротивление. Поэтому, по постижении такой альтернативы — "непротивление злу" — это глупость. Поэтому и Толстой, при всей его гениальности — наивный англоман; холеный жизнью потомственный лорд, рядившийся под крестьянина и атеиста, и поэтому следует различать его талант от его глупости, всегда с этой гениальностью рука об руку шедшей. Надо сказать, что Толстой все-таки "отблагодарил" англичан, разобрав невеликую сущность Шекспира — за что англичанам пришлось поручить Оруэллу написать ответную пропагандистскую статью, в которой тот с заданием не справился).
Ну, а философы ничего существенного не сделали против войн (ну, как говорится… не мешки ворочать). Естественно, каждый здравомыслящий – от эстрадного поэта до академического профессора – высказывался в том смысле, что убивать преступно и что это дело нужно закончить. И наоборот, имеются заморочки обратного порядка — о сверхнациях, жизненном пространстве, философии силы и все такое прочее. (Кстати, у социалистов почему-то принято считать немецких филосософов гениями. А в России вообще считают немцев умными, в отличие от серьезных европейских стран — ну, а если подумать над историей первой и второй мировых войн? могут ли умные люди два раза подряд начать и закончить войну по одному и тому же сценарию?) Обосновать на уровне высшем, довести до людей управляющих, принимающих решения – нет, никто из мыслителей-говорунов не вышел на это. Остановлюсь ради примера на одной интересной для меня линии.
Н.Федоров, обосновавший необходимость восстановления умерших, фиксировался на отсутствии желания воскрешения (родителей и самих себя) – и в этом видел одну из причин войн. Как человеку, совершенно чуждому идее накопления материальных благ, ему не открылся истинный масштаб желания у людей накопления, стяжательства, превосходства. А именно из этих желаний происходят войны. Федоров относился к войне по-детски; в его мечтах совершенно естественно регулярные войска переходили от решения военных задач к управлению атмосферными явлениями и защите населения от природных катастроф. (Ага, щас; — «и был ему ответ». Это только перевоспитанные солдаты Урфин Джюса цветочки сажали. И, конечно, Федоров был глуп. В зарождавшейся русской философии существовало много великих идей — но только лишь в начальной стадии).
Кстати, о цветочках. В Советском союзе были созданы внутренние войска для контроля над собственным гражданским населением. Это кроме различных видов полиции и жандармерии; в разных государствах по-разному, но в этом государстве полиции явно было недостаточно – ну, «соответственно целям и запросам». В новой России, помимо "гвардии", к военной полиции в неявном виде относятся войска МЧС – так, войска «на всякий случай».
(Через несколько лет после написания этих строк «министр по чрезвычайным ситуациям», никакого отношения к армии не имевший, стал-таки министром обороны).
Национальная гвардия — модная тема в развивающихся демократиях. Это звучит лучше, чем — внутренние войска.
О коммерческих причинах войн много рассуждал Галковский – но у него нет физиологической доброты к людям. Этот о воскрешении не рассуждает, и с удовольствием анализирует причины и развитие войн.
Федоров сверхнаивен, Галковский сверхрационален. Поэтому второй мысли первого о всеобщем воскрешении не продолжает. Да и вообще, люди боятся говорить о смерти, и боятся глупо выглядеть в попытках ей противодействовать – все равно, мол, ничего не получится, а люди смеяться будут… Они лучше о геройстве предпочитают – как и за что лучше отдать жизнь… Да вы бы лучше всю жизнь благодарили тех (или Того), благодаря которым вы ее получили, и всё бы отдали на то, чтобы отучить остальных от желания ее лишать.
Но после второй мировой войны Гейзенберг с коллегами «поправили» Аденауэра, вторично осадив Германию в ее военных возможностях, и это пример влиятельности интеллектуалов (Гейзенберг — философ практически такого же уровня, как и физик). Открытое письмо ученых – это и журналистский, публицистический шаг; кроме того, имелась англо-американская поддержка их деятельности, и это, возможно, было главным, «палочным аргументом». Политики «отъехали» перед философами. До недавних пор Германия, главная проблема Европы на протяжении прошедшего столетия – была довольно тиха и мила. Это обнадёживало. Однако в начале XXI века выросло новое поколение политиков, войны не знающих, не чувствующих, не имеющих родственников, пострадавших от войны — и такие как раз и способны войну организовать. И события в Ливии, Сирии, на Украине — от этого. После отступления от военного противостояния в 90-х годах, через двадцать-тридцать лет мир к нему снова приблизился.
После введения войск на Украину против России были немедленно направлены огромные усилия всего европейско-американского мира по всем направлениям — в политике, экономике, журналистике, культуре, спорте… Это было неожиданно, но это и есть современная гибридная война. Россия большая и сильная, имеет определенные отличия в культуре от преобладающей англосаксонской, и это — не устраивает. Собственно, в этом основная причина событий 1905-1917 годов. Теперь нам довелось еще раз увидеть, как это раздражает "цивилизованные" державы, которые вот-вот уже, казалось бы, исключили Россию из своей компании. Ну вот, чуточку еще, чуточку — и повалится… Не повалится. В России такого наката не ожидали (а зря), но справимся.
Теперь, поговорив о некоторых причинах войн, мы можем представить себе всю протяженность идеи-чувства — от цели войны, от ее причин – к мыслям, чувствам, жизни конкретного человека – вашего друга, близкого человека, ребенка… То, что люди воюют и убивают друг друга в личном противостоянии, не задумываясь о том, ради чего они совершают убийство, а просто предпочитая убить вместо этого – свидетельствует о том, на какой ступени реально находится наше самосознание, чего оно стоит. (Достаточно посмотреть статистику убийств бытовых, невоенных). Не говоря уже о том, как мы планируем убийства, размышляем над убийствами и оправдываем убийства. Так мы используем бесценный дар разума, так направляем нашу духовность. Подумайте об этом, когда у вас будет время. Как же мы можем сейчас рассчитывать на бессмертие? Подобно вору, укравшему у ближнего самое дорогое – и надеющемуся на его доброту, дружбу, любовь. Подобно животному, не избавившемуся от низких инстинктов, но научившемуся рассуждать о владении миром, вселенной, — и не представляющему себе всю несопоставимость этих помыслов с единственной истиной, без которой они никогда не будут достигнуты – не убий. Кто там вопрошал об истине? вот вам её немного.
Коммунисты, со своими утопическими идеями и рассуждениями о "лишних людях", на словах вроде бы собирались способствовать "прогрессу" — в их примитивном понимании. И у них действительно всегда имелись лишние люди — те, кто с их идеями (точнее, с их действиями) был не согласен. Вот отсюда, вкупе с отрицанием Бога, то есть высшего в человеке — и все эти их бесконечные убийства. Единственное, что они привнесли в историю — это отрицательный пример управления слабообразованными людьми в условиях непродуманных преобразований общества, то есть подмена реального прогресса бездумными идеями и усилиями. С полутыка, полупинка, через барахтанье низких людишек их управленческие системы развалились, унеся с собой миллионы жизней и судеб. Надеюсь, этот уровень общественного устройства, без реальных знаний в области отношений людей, их чувств и желаний — пройден безвозвратно.
Месть – понятие в высшей степени чувственное, и разум в этом отношении присутствует лишь в отыскании способа и плана мести. Здесь большого влияния разума нет. Желание мести – это желание адекватного ответа на причиненное зло; стремление, чтобы нанесший его почувствовал то же самое, и желательно ещё в большей мере – как наказание за это зло. Месть тоже играет значительную роль в причинах войны и ее методах. Месть иногда бывает трансформирована разумом в целесообразность. «Око за око, зуб за зуб» – такой «размен» привычен нам, как размен фигур в шахматах. И политики меняют полки, армии, семьи; разменивают народы; меняют жизни людей как таковые, и как само время, воплощенное в физические объекты этих жизней. Ужасающая аннигиляция жизней во взаимном уничтожении. Да стоила ли идея хотя бы чьей-то жизни, когда она уничтожила множество других жизней?
Злоба, жажда крови, физического устранения соперника – эти инстинкты сидят в нас совсем неглубоко, и легко высвобождаются при войне. Esse homo. Тотчас же проявляются геноцид, пытки, расстрелы, заградотряды — для интеллигентного человека, казалось бы, все это забыто и навеки осуждено; но нет, и всё это не единичные случаи, а сознательные решения, практически на государственном уровнею Потом уже, человек, как личность, после убийства – казнит себя морально, если нет оправдания, или не нашел для себя оправдания. Но люди могут входить в состояние аффекта (и это — юридический термин), то есть — частичного безумия, и закон учитывает это, и может оправдать этим убийство. Знаем это в себе, и даже предусматриваем оговорки в «цивилизованном» законодательстве. А "законы военного времени" — действительно законы; то есть — "можно".
Любая идея-чувство может быть трансформирована в жесткое противостояние другой, превращена в безоговорочную альтернативу. Усильте одни желания, заглушите другие. Поставьте одни выше других. Обоснуйте это логически. Уберите мысль, образование, отнимите одни традиции и заставьте вспомнить другие; вот альтернатива и проявится в реальности – проявится войной. В истории далеко не всегда сохраняются памятники мысли – она, история, и есть история войн, а не мыслей.
Всякий нормальный человек, участвуя в войне, сожалеет об этом. (Я это не о дураках). Никакие ни цели, ни геройства не устранят в нем этого чувства. На то он и человек. Ни его сознание, ни подсознание, ни его чувства не хотят собственной смерти. Только иногда, возможно, он не успевает сожалеть – когда гибнет мгновенно, распыленный взрывом. Но что он испытывает «при этом» и, быть может, «потом» – об этом никто из нас, живых, не знает.
Война – это разновидность противостояния желаний, — борьбы, которая убивает. Убивает миллионы, миллиарды людей. Живых и не родившихся; да что там количество? убийство хотя бы и одной личности лишает её всего, а убивший берет на себя за это ответственность. Воин по сути своей — убийца, в реальности или в замысле, и всё остальное второстепенно.
Поэтому гениально краткое высказывание писателя: на войне героев нету.
А вот государство их назначает. У него на то расчет есть. Государству постоянно нужны герои. Война для него – способ расширения и утверждения, а список героев – как доска почета для повышения производительности труда.
У военных особенные законы. Презумпция виновности и замена логики, приоритета разума системой приказов и беспрекословной иерархии подчинения. Это потому, что для логики убийства, противоречащей логике разумных человеческих отношений, требуется иная система законодательства, обосновывающая уничтожение себе подобных. В этой системе мыслящему человеку жить сложно, и зачастую — невозможно.
Человек, создавая новые виды убийства, не только старается «достать» противника на все более дальнем расстоянии, пока он не приблизился; не только повысить «эффективность убивания», — но и пытается отдалить от себя процесс убийства. Чем дальше кровь, искаженное лицо, предсмертный стон, — тем спокойней, тем проще перенести. Сравните убийство мечом или топором с убийством шпагой, копьем; убийством из пистолета. (В свое время в Англии за разные способы убийства присуждали различные степени наказания). А убийство множества людей ядерной ракетой — издалека даже в чем-то красиво, если отстраниться от мыслей об убийстве и «эстетически» созерцать преобразование материи. А живи я пять-десять столетий назад, у меня, скорее всего, не возникло бы подобных мыслей, поскольку убийство было более привычным, органичным, естественным. Может быть, даже я рассуждал бы о красоте убийства или о назидательности его вида для общества (я имею в виду казнь).
Сейчас многие отмечают, что терроризм – это самый эффективный вид войны в современном государстве, управляемом кланами и финансовыми структурами. Эффект теракта заключается прежде всего в финансовых и политических потерях кланов. Население «шугается»; злобный бородатый мусульманин с экрана – сволочь и пугало. Современные «паны» так и дерутся; инструмент – спутниковые телефоны, сводки индексов и результаты опросов общественного мнения. Потом приберут дурака беспилотником или ракетой в ходе «миротворческой операции» – ну и что, что несколько тысяч «гражданских» "потеряно"? а зато вот нефтяное месторождение теперь в нужных, надежных руках. В интересах будущего, демократии, справедливости и прочего. А "народ" любит, когда мочат плохих парней. Он сам хотел бы это сделать. И при возможности, делает — ну а чё, это ж бандиты (негры, белые, индейцы, мусульмане, гомосеки, либералы, коммунисты…), а они плохие. Так по телевидению сказали и в интернете пишут.
Современные виды войны кажутся нам более «гуманистичными» – настолько, насколько это понятие сопоставимо с войной. И это не безосновательно: возвышение индивидуальности, даже стихийное и непредсказуемое в своей направленности, заставляет людей проникнуться ощущением убийства как преступления — преступности самой идеи убийства. В политике войны тормозятся скорее идеями-чувствами «невыгодности» с точки зрения бизнеса, политических отношений, а также боязнью огласки, что почти то же самое. В том плюс так называемой демократической, или либеральной, системы мироустройства, что в ней труднее утаить происходящие события, — в отличие от закрытых диктатур. Глобализация информации мешает скрывать информацию. Но глобализация геостратегии (а «геостратегия» и есть современнейший вид войны, борьбы государств и государственных идеологий) – недопустима, ибо приведет к всемирной диктатуре или олигархии. Если бы по мере глобализации в мире утвердилась бы грандиозная идея-чувство, ведущая ко всеобщему пониманию, или ко всеобщему возвышающему идеалу – это и было бы идеальным. Но я лично пока что вижу стремление к другим идеалам. «Взять все и поделить» — поделить между «правильными людьми». Но еще хуже того — между профанами, недоучками, обывателями, не понимающих сущность аристократии, интеллектуального уровня. Именно это сейчас происходит в США и ЕС, вершины руководства которых разбавляются недостойными этих высот второсортными выскочками с искаженным восприятием, которых раньше и до приемной титулованных особ не допускали.
Наиболее для нас «родная» из древних цивилизаций, родившая и воспитавшая европейскую, в том числе христианскую, культуру и всегда служившая ей примером — это античная, прежде всего древнегреческая. Когда европейская культура рождалась, сомневалась, возрождалась, перерождалась – она всегда брала для себя в пример античные аналоги. И они всегда находились. В эпоху Ренессанса вспомнили античные искусства, в эпоху великих потрясений – демократию, в периоды расцвета философии всегда вспоминали Сократа, Платона, Аристотеля. Сам Рим – «вечный» город католической церкви, родник римского права, основа всей европейской юриспруденции — возник с оглядкой на Элладу и в подражании ей; вся европейская религия, архитектура, скульптура, мысль – все пришло из Эллады. Ну, а все Евангелия и множество богословских материалов – известно, на каком языке написаны. Это был «светский», литературный язык, латынь пришла позже, хотя и утвердилась затем во всей Европе — когда грекоязычную ее часть захватили турки. Следует представлять себе, что пространство,именуемое в истории "византийской" или "восточноримской" империей, по крайней мере, было не меньше по размерам и культурному наследию, чем то, что именуется империей "западноримской". Античные очеловеченные боги остались в христианской культуре до нашего времени.
В Элладе впервые в известной нам хронологии был найден и способ выхода из состояния перманентной междоусобной войны — спортивные игры. Альтернативой войне явилась никакая ни мысль, никакие ни разум, ни культура – способом хоть какого-то, временного замирения стал спорт – альтернативный вид физического соперничества. Вполне возможно (хотя я нигде еще не находил подтверждения этой мысли) – слова «спорт» и «спор» родились из одного, — условно говоря, арийского, источника. Оба термина подразумевают противостояние, соперничество, и при этом мирное. Аналогия слову "спорт" — это, в славянской филологии, состязание; "прийдите и стяжемся", гласит цитата из славянского варианта Библии. То есть смягченный способ реализации естественного желания стягаться, потягаться — замещает соперничество военное, кровавое.
Когда в конце девятнадцатого века снова задумались о возможности иного состояния общества, кроме войн и революций – возродились Олимпийские игры (в это же время стали впервые проводить упорядоченные исторические раскопки). Как занятие, увлечение или образ жизни, начал возрождаться спорт, который в свое время был превращен Римом в кровавое зрелище и был совершенно забыт после воцарения варваров, спорта не знавших — этим не надо было ничего замещать, "и так нормально". Христианство, как религия аскетизма, спорт возрождать не стремилось; юдаизм — вообще полная альтернатива спорту и здоровому физическому развитию. Отдельные эпизодические полуспортивные направления, — как рыцарские турниры, фехтование, плавание и т.п. – были только воинской подготовкой, носящей вид тренировки и развлечения, но не замещением войны другим видом физического соперничества. С ослаблением позиций католичества (нет худа без добра) европейцы стали вспоминать греческую атлетику. В Азии борьба и скачки, видимо, никогда не бывали забыты. Боксу не надо было и возрождаться – драка, она и есть драка. На Руси, к примеру, дрались издавна, кучно и самозабвенно; кулачные бои мы любили и любим куда сильнее, чем, к примеру, книги там всякие. Это все отдельные виды соревнования; но спорт в комплексе, во всех его видах возможен только тогда, когда во главе размышлений стоит идея развития человека во всей его полноте. Вот, как-то так к началу двадцатого столетия конкретным человеком как личностью стали заниматься, личность эту изучать. И тогда с огромной скоростью пошли развиваться социология, психология, сексология, медицина — и сама философия, распадаясь на составные части, начала через индивидуализм, рационализм, экзистенционализм, феноменологию, свой последний… но, впрочем… мы же вроде, наоборот, о спорте…
Хорошо, что шахматы, шашки, карты, домино и тому подобные вещи не признаны олимпийскими видами спорта – то есть не ставятся наравне с действительно спортивными играми. Это верно; это тоже соревнование, но это не тот спорт, который является физической борьбой тела и тренировкой характера – это наши мысленные забавы, мало относящиеся к физическому состоянию организма. Мысль, хотя она и есть великое свойство человека – это специфичная область его деятельности. Часто эта область, набравшись наглости, пытается выделиться в самостоятельный от тела отдел, — чего, к счастью, пока не выходит. Человек всесторонен, универсален и способен добиться реализации своей цели только как целостность развития чувств и мыслей (опять я повторяю все то же самое, только прихожу каждый раз с разных сторон. Ничто в человеке не должно быть забыто. На этот раз – вот вам эмпирическое доказательство, – как так получается, что соперничество идей (как бы мысли) приводит к войнам, а соперничество физическое (как бы телесное, физиологическое) — к замирению? К такому существу, как человек, годится только «комплексный подход», не иначе!).
(Мы еще не оценили достойным образом выдающееся качество, свойственное человеку благодаря развитию его мыслительной деятельности – это наглость. Оно имеет не только отрицательные свойства. Именно это качество позволяет преодолевать упорядоченность и консерватизм общественных структур. Наглость – это разумное преодоление моральных барьеров, создаваемых с целью противодействия осуществления желаний личности, противоречащих нормам морали).
А современный спорт, при всех его мутациях и проблемах, характерных для нашего времени – это попытка достижения физической красоты и гармонии тела, движения, жизни. Путь был постепенным, но последовательным. Гладиаторские бои – это промежуточная ступень между войной и нынешним спортом; между убийством и соревнованием лежит соревнование в убийстве. Рыцарский турнир – это уже практически современный спорт. Но при этом дуэль во всей красе своей существовала практически до нынешнего времени.
Теперь — «о мутациях». «Тот еще эквивалент», не раз упомянутый нами ранее, — конечно же, наложил свою печать и на спорт, как и на все остальное. Современный спорт, превращенный в профессию, спорт рекордов и высоких достижений – это такая же, как и большинство нынешних занятий, погоня за материальным благом. Выдающийся спортсмен – это мутант в прямом смысле слова, селектизированный и химизированный. Соревнование не ради здоровья, красоты, гармонии – ради престижа, денег, интересов бизнеса. Ну, что ж, не сам спорт тому виной. Неча тут пенять, в общем… это не худший вариант того, что мы сейчас именуем бизнесом, то есть, в прямом переводе – «делом».
На радости победы, сопричастности к ней – ну, естественно, как же не заработать! Ажиотаж зрителей подстегивается ставками, тотализатором, сенсацией. Здесь – и неумеренное возвеличивание личности спортсмена (физические достижения представляются как весь личностный комплекс), и ее совершенное принижение (по той же самой причине). По окончании карьеры спортсмены часто продолжают использоваться в бизнесе и политике на несущественных должностях. А политика существенная использует спорт как способ воздействия на конкурентов; серьезные спортивные достижения — часть политики государства. Кстати говоря, Россию еще до Крыма предупреждали — не увлекайтесь химией. Ну, а после — спортивные чиновники просто разом перестали брать деньги у русских, и повалилось всё, осыпались медали и титулы. Важность момента подчеркивает то, что дело дошло даже до побегов и "само"убийств ответственных лиц. Собственно говоря, в современном обществе никакого спорта "вне политики" не существует — и попытки блокировки российского спорта показывают, что политические принципы начала текущего века намного циничнее, чем в середине прошлого.
Личность имеет в себе целостный комплекс взаимосвязанных физических и духовных чувств. Одно неразрывно связано с другим. Упуская из внимания физическое развитие и прилагая силы только для совершенства духовного, мы нарушаем этот комплекс и так или иначе недоиспользуем эти возможности. Тренируя свое тело, мы не просто поддерживаем его в том состоянии, какое определено природой; мы открываем в себе и поддерживаем гармонию чувственного и духовного. Мы выводим себя на уровень максимально достижимого для каждого из нас уровня этой гармонии. И важно не гипертрофировать одно в ущерб другому.
А что сказать насчет богатства ощущений жизни (да и самой ее продолжительности), восприятия мира во всей его красоте? Без физической тренировки все это просто недостижимо в полной мере. Можно прожить всю жизнь, не зная своих истинных возможностей. Красота мира – это и наша в нем красота, и мы должны поддерживать и развивать ее естественными средствами. Движение, сила, физическая активность также должны быть нашими традициями. Современный человек всерьез начал заниматься спортом, когда осознал, как он становится безобразен, теряя свои природные качества – а до этого всё больше о разуме и добродетели пеклись (ох уж, это «разумное» времечко; а пожалуй, началось-то оно вместе с широким внедрением огнестрельного оружия!). Спорт, как и всё современное, так же связан с постепенным и постоянным осознанием себя как объекта природы и одновременно как личности. Я видел в книге начала прошлого века рисунки, изображающие безобразного гомункула с громадной головой и хилым телом – таким он представлялся автору. Интеллигенция забеспокоилась. За сто с лишним лет спорт превратился чуть ли не в обязательство, категорически рекомендуется и научно ообосновывается — и как средство развития личности, и уже даже как медицинская неизбежность (ведь сейчас разрушен механизм естественного отбора).
Спорт – это мобилизация всего чувственного комплекса, который стимулирует и мыслительную деятельность. Спорт препятствует «застою» мысли, памяти, ощущений. Он иногда тяжел, но какую он придает легкость жизни!
Процесс старения определен природой для человеческого организма, как для любого другого. Очень неприятно чувствовать это. Как плохой диск, который ди-джей поставил на дискотеке – танцуют все! положено танцевать. Не хочется под это танцевать. Не хочется думать о том, как стареют твои органы, как ухудшается зрение, отвисают мочки ушей, на коже появляются складки, отмирают нервные клетки… Но волей-неволей ты это получаешь и ощущаешь. Природа считает, что твое время, по ее мнению, прошло, и ты должен уступить свое место для молодого организма, подобного тебе или чуть совершеннее. Но ты-то не согласен! Природа считает, что ты рожден для размножения, участия в безмысленном механизме продолжения рода, и всё на этом, — но у тебя есть и другие цели. Пока ты не можешь победить природу, у тебя есть только возможность постараться поддержать организм, оттянуть процесс старения, взять у природы еще кусочек жизни. Нельзя сдаваться ни на минуту – в конце жизни ты будешь готов торговаться за эту минуту всеми нажитыми тобой ценностями. «Дополнительное» время нужно зарабатывать активностью организма, заставлять работать каждый из органов, напоминая ему, что он нужен. Нам ясна взаимосвязь физических и умственных процессов, — хотя пока что далеко не в полной мере известен механизм этой взаимосвязи. Поэтому – работай, работай всем, чем можешь. Но, конечно, постарайся не переработать. Постоянный баланс между деятельностью, физической и умственной, и восстановлением организма позволяет поддержать «нужность» данного органа для организма.
Вообще, полезно думать о собственном организме как о части "живой" и "неживой" природы. Каждый из нас имеет собственное внутреннее строение, оболочку, отделяющую это строение от внешней среды, но мы не отделены от нее, мы в каждый момент времени берем из окружающей природы и отдаем в нее вещество. Мы связаны с Природой, помимо привычной нам физиологии — разумом, чувствами, произведенными нами вещами. Мы созданы из Природы; прийдет время, и наша индивидуальность вновь растворится в ней. Пока всё это неизменно по сути. Стоит ли игнорировать наше отступление перед неизбежностью, как будто ничего не происходит? Так и поступаем — это легче делать ближе к старости, но некоторые смиряются и в достаточно молодом возрасте. Я — не согласен.
Вероятнее всего, чтобы существовать в сверхвременном мире, человек должен изменить свою физическую природу. Но до этого он вынужден жить тем способом, какой ему доступен в настоящее время, и реализовывать себя максимально в своих нынешних возможностях. Да и не просто лишь для себя — а и помочь телесно просуществовать человечеству до того момента истории, когда мы сможем изменить порядок вещей!
Занимаясь спортом, мы тренируем организм в молодости и поддерживаем его в старости. Так получаем, утверждаем целостность нашей жизни в пространстве и времени, данной нам лично и как части всеобщего. И так же, как любая из наук со временем перестает казаться нам одиночной наукой и сливается с другими, становясь, по Розанову, Пониманием, — так и спорт со временем перестает казаться нам просто соревнованием, просто сублимацией соперничества, просто поддержкой физического и духовного здоровья и всем отдельным прочим; — но предстает перед нами как необходимая часть развитой индивидуальности. На этом более высоком уровне мы соревнуемся с другими личностями.
Через соревнование в спорте мы бескровным путем осуществляем соперничество в сферах физического и духовного — в стремлении к личной и общей гармонии, если хотите. Соревнуемся мы не только друг с другом — мы пытаемся соревноваться с природой, немощью, смертью.
Но не спорт или не только спорт постепенно приводит нас к осознанию необходимости прекращения военного соперничества, прекращения убийства вообще. Соревнование – высвобождение энергии соперничества, но не осознание противоречий. И не олимпийские игры стали причиной приостановки войн, и не другие виды соперничества — экономические, политические и прочие. Это всё способы, выходы из ситуации, но не причины. Причина всё та же: самоосознание, самосовершенствование человека. «Он так же значим, как и я; его жизнь для него – то же, что моя жизнь для меня — я не хочу смерти – и он не хочет ее так же, как и я».
Мы часто забываем о развитии мысли и государственности в других частях света, считая нашу, возможно, постхристианскую цивилизацию единственно заслуживающей внимания. Я считаю христианство совершенной и заслуженно господствующей на Земле религией, но это совсем не значит, что христианству нечему учиться у других источников мысли. Вот, влияние буддизма ограничивает воинственность государства, и громадное население Китая и Индии подтверждает это своей историей и своей численностью. Была бы она такой, если бы китайцы и индийцы всегда были христианами? Или же – что было бы, если бы они оформились в империи, подобные европейским, и решили подчинить себе мир? Но они к этому не стремились, или же не успели, — а ведь даже маленькая Япония (и при том, что синтоизм – «специализированное подразделение» китайских полурелигий-полуисторий), натренированная европейцами, взяла да и посягнула на полмира (перенаселенностью этого не объяснить, а вот вовлеченностью в европейские дела и амбиции по переделу мира — это да).
Соревнование, соперничество происходит в любой сфере человеческой деятельности. Да и в самопознании, кстати, тоже. И, аналогично чувственному и духовному симбиозу человека, как и всему, что ему вообще свойственно, соревнование и сознательно, и бессознательно; конечно и бесконечно; может быть кровавым и спокойным.
Почему мы обычно признаём и почитаем гения только после его смерти?
При его жизни нас невольно одолевает чувство зависти: почему это он, а не я? почему не мой друг, не мои дети? почему он не родился в моей стране? и если я все же заставлю свое естество смириться перед этим и признаю его талант, то этим я, конечно, польщу его самолюбию и доставлю ему удовольствие признанием его превосходства, или же независимости от меня. А насколько легче внутренне смириться с тем, что ты глупее или несвободнее, нежели выказать это явно! Атавизмы соперничества – основная причина непризнания выдающихся личностей. И, кроме того, эти люди, они же всегда помеха – многим людям и многим их планам личности мешают знанием этих планов, превосходством в знании. А когда гении уходят из жизни, сами они уже никому не соперники. Да и жалко их; всем жалко умерших. И надо бы воздать уже – давно все поняли, только дожидаются подходящего случая. И вот, настаёт этот долгожданный случай. Давайте – памятники, мемуары, воспоминания… теперь – можно!
Другое дело – кумир, которому все «воздается при жизни». От кумира поклоннику всегда чего-то надо. В первоначальном своем значении кумир – идол, от которого домогаются урожая, дождя и прочих милостей. К современным кумирам испытывают влечение по причине их красоты (сексуальное влечение), выдающихся качеств характера (как правило, мнимых), известности. Эти качества вызывают желание сблизиться, чтобы кумир поделился ими с тобою. Но на самом деле он редко имеет такую возможность, да и желание чем-то делиться. Не будем говорить о том, что теряют его поклонники, уподобляясь своему идолу – лишь повторим одну из самых «ветхих» заповедей.
Вот тут видна и другая причина непризнания гения при жизни. На нем сложно заработать, а вся жизнь людей обычных, средних и есть — желание заработка, и лучше упорядоченного. Трактовать мысли и поступки гения, как-то комментировать на свой лад не получится, особенно в информированном обществе. Мысли его не всем понятны, но он не даст их переврать, дела его и поступки слишком велики и своеобразны для большинства обывателей, и часто противоречат общепринятым традициям. Это как если бы при советском Союзе писателей был Лев Толстой. У него и без союза-то этого проблем было немало, с союзами другого рода. То же Моцарт на фоне различных музыкальных австрийско-итальянских "гильдий" — вот даже литературная легенда про гения и злодейство родилась. Гений — беда для посредственностей, он всю их упорядоченную систему оплаты труда может разрушить, а люди кушать хотят, у них детки и все такое прочее.
Соперничество само по себе есть противопоставление одной личности другой. В соперничестве заключена потенция развития мысли, общества. «В споре рождается истина». Можно соперничать в чем угодно, но при этом одно должно оставаться неизменным: существование и совершенствование личности, индивидуальности; существование физическое и духовное.